Ничто так не насыщено откровениями, как религиозная литература. Отношение к ним может быть разное. Скептики считают, что даже те откровения, которые предсказывали грядущие события, вроде Всемирного потопа или прихода Мессии, не достоверны, так как об их свершениях мы находим сведения в тех же священных писаниях, которые они подвергают сомнению. Религиозные фанатики верят каждому слову писания без какого бы то ни было критического анализа. Один верующий и весьма образованный человек мне сказал: «Если бы в Писании было сказано, что не кит проглотил Иону, а Иона кита, я бы все равно должен был бы верить. Иначе я не был бы верующим».
Однако большинство читателей священных писаний относится к ним более или менее критично. Веря в одни пророчества, они находят явную несуразицу в других.
Но отвлечемся от религиозной литературы и обратимся к обычной. Если мы прочтем в описании циркового номера, что лошадь встала на колени, нас это не удивит. Но в зоотехнической литературе это звучало бы явной нелепостью: у всех животных коленный сустав находится на задней (или нижней) конечности, а у лошади расположен под самым брюхом, и встать на него она никак не может. В поэзии или рассказе мы воспримем выражение «Красное солнце поднялось над горизонтом. Сегодня оно было больше, чем обычно». Но представьте это в дипломной работе студента-астронома! А как быть, если такое выражение допустил Улумбек, который был одновременно и астрономом, и поэтом?
Священные писания писались, переводились на разные языки и переписывались разными людьми. Одни могли писать протокольным стилем, другие придавать им художественные образы. И вот большой знаток древних языков профессор Свято-Владимирской духовной семинарии Тарази поставил перед собой задачу — сопоставляя стиль изложения книг Ветхого завета, выявить и отделить прямое описание событий от метафор. После такой обработки многие события, которые раньше казались художественным вымыслом, приобрели реальную окраску. Многие пророчества, подвергавшиеся сомнению, стали выглядеть вполне реально. Человеку, развитие которого проходило вне церкви и религии, переключиться на изучение религиозной литературы не так-то просто. Мне, например, пришлось хоть и «бегом», но пробежаться по разным религиозным направлениям, о чем я и расскажу в следующих главах.
Отношения с богом
Живя в Советском Союзе, я оказался «вне игры» потому, что окружающая среда не соответствовала тому представлению о Родине, которое, вольно или невольно, передавали мне родители. Но вот, оказавшись за границей, я встретился с родственниками и другими представителями «первой волны» эмиграции. Казалось бы, настало время почувствовать себя в своей среде. Но, несмотря на радушный прием, где-то в глубине души и тут я стал ощущать себя «отрезанным ломтем». Пытаясь разобраться в себе, я пришел к выводу, что отличаюсь от этих людей отсутствием религиозности. Ведь от идеалов, которым служило русское дворянство, — Бог, царь и отечество — у них реально осталось только первое.
Я не думаю, что мой агностицизм связан с интенсивной антирелигиозной пропагандой, которой подвергаются все дети Советского Союза с первого класса школы или даже с детских садов. Скорее, наоборот, из чувства протеста я мог бы начать посещать церковь и стать со временем верующим. Пожалуй, основную роль к моем отношении к Богу играла та духовная атмосфера, которая существовала в нашей семье. Крестили меня по инициативе бабушки Лали, маминой мамы, которая и была моей крестной матерью. Однако, дать мне религиозного воспитания она не смогла, да и сама, видимо, охладела к церкви. Скорее всего, охлаждение многих интеллигентных людей к вере на рубеже XX столетия связано с тем, что Русская православная церковь акцентировала внимание на обрядной части за счет духовности. Если в провинции или в деревне можно было предположить, что культурный уровень священнослужителей не поспевал за уровнем прихожан, то этим нельзя объяснить недостатки духовного воспитания в аристократических семьях, включая и царскую семью (см. воспоминания Великого Князя Александра Михайловича). А при Советской власти и вовсе большинство церквей превратилось в подобие зрелищных предприятий. Для нас, молодежи, более впечатляющими казались клубные представления, особенно с участием фокусников. А фокусники в то время занимались «по совместительству» антирелигиозной пропагандой. Начиная с «детских» химических фокусов превращения воды в вино и обратно — вина в воду, создания «нерукотворного лика» Христа на полотенце и кончая довольно сложными профессиональными трюками с вознесением Христа и растворением его в облаке пара, все сопровождалось поучительными замечаниями: «Так создавался миф о чудесах, творимых Христом».