Затем Юм проворно юркнул за незаметную шторку, отделяющую комнату для сеансов от небольшого закутка, невидимого зрителям, и проверил, на месте ли восковой слепок с человеческой руки в черной перчатке, намазанный фосфором, мерцающим в темноте и тем самым создающим нечто волшебное и значительное. Оставаясь невидимым для вошедших, он взял стоящий там же колокольчик и позвонил. Переводчик Максим из бедных студентов тут же по его призыву вошел в слабо освещенную комнату и испуганно завертел головой, пытаясь отыскать оставленного им без внимания буквально на минуту маэстро. Но того нигде не было видно и он повернул уже обратно, когда услышал легкое покашливание, обернулся и лишь тогда различил Дэвида Юма, как ни в чем не бывало сидящего в своем кресле. Максим в испуге хотел было перекреститься, но он тут же уловил гневный взгляд Юма и его рука буквально застыла в воздухе, и он лишь прошептал по-немецки:
— Sie sind ein groβer Zauberer, Herr Hume…[2]
— Ich habe es nicht verheimlicht[3], — снисходительно улыбнулся тот в ответ.
Ближе к полуночи участники очередного сеанса спиритизма начали прибывать в дом Васильчиковых. Кто по одному, кто парами, а некоторые и целыми группами. Господин Юм смотрел на них через плотно сдвинутые шторы, опасаясь, как бы не нагрянула полиция, поскольку его недоброжелатели не раз обращались к ней за помощью. Но при столь высоких покровителях полицейских можно было не опасаться, и тем не менее… Осторожность была заложена в нем с тех пор, как он ступил на тропу, связанную с мистикой.
Верховодил всем Александр Николаевич Аксаков, чем-то неуловимо похожий на Менделеева: борода, рост, широкое лицо совпадали с внешностью профессора, но разной была походка. Если Аксаков ходил вразвалочку, неторопливо с неким барским достоинством, обычно откинув голову чуть назад, то походка Менделеева была порхающей, по юношески легкой; при этом он часто размахивал руками, если вел с кем-то на ходу беседу
Одним из первых прибыл профессор Бекетов, еще не подозревающий, что Берг, ни у кого не спросив разрешения, пригласил на вечер и его коллегу. Сам Берг, появившийся чуть раньше, отозвал в сторону господина Юма и сообщил, что среди гостей будет один не знакомый ему человек, назвал фамилию, но, кто он, пояснять не стал, надеясь, что новый гость вряд ли как-то сможет помешать очередному сеансу. Поэтому появление Менделеева стало для всех полной неожиданностью, а Бекетов и другой университетский преподаватель Егор Егорович Вагнер, хорошо знавшие въедливость и скверный характер коллеги, поспешили при виде его укрыться в одной из пустующих комнат. Там они обменялись понимающими взглядами, и Бутлеров осторожно спросил у Вагнера:
— Что будем делать? Он ведь нам может все сорвать, обязательно полезет под стол искать причину, почему он вверх поднимается.
— И ничего не найдет, я сам сколько раз проверял. Там нет никаких приспособлений, пусть себе ищет на здоровье…
— Да я знаю, но скандал может получиться изрядный, Дмитрий Иванович обязательно найдет, к чему придраться. Кто вдруг это его решился пригласить? Почему с нами не посоветовались?
— Поздно теперь выяснять. Не выпроваживать же его при всех, скандал может разразиться, а это в наши планы никак не входит. Кстати, вон с ним Берг о чем-то говорит, верно, он и пригласил.
— И нам что делать?
— Да ничего делать не надо. Дождемся, когда все рассядутся, часть свечей задуют, и войдем незаметно, сядем в сторонке, он же, насколько мне известно, в последнее время на зрение жалуется, может, и не разглядит.
— Коль он здесь объявился, рано или поздно узнает. Может, сейчас подойти? Расскажем, мол, так и так, нас тоже пригласили, не кинется же он на нас.
— Лучше бы кинулся. Ты близко с ним не знаком, а я на себе знаю, коль нашему гению что в башку втемяшится, обухом не выбить, конем не своротишь. Как его ни уговаривай, а на своем будет стоять до самой смерти.
— А если он, наоборот, всерьез отнесется к происходящему? Мы же живые свидетели и можем поклясться, что никакого подлога или шулерства быть не может. Кругом солидные люди, да что там мы, сам император, как известно, вызывал накануне отмены крестьянской повинности дух покойного батюшки. Правда, он, как мне передавали, ничего такого ему не сказал, но сам нынешний император всерьез относился к сеансам спиритизма.