Приехавший вместе с Менделеевым, чтоб сделать памятный набросок полета своего друга на воздушном шаре, Илья Ефимович Репин уже заканчивал свой карандашный рисунок, не обращая внимания на толпившихся вокруг зевак, переключившихся после наблюдения за солнечным затмением на работу художника. Они вполголоса обсуждали его рисунок между собой, некоторые тихо хихикали, потому что он больше походил на шарж, чем на привычную всем реалистичную живопись знаменитого художника.
Действительно, Дмитрий Иванович, стоящий в удерживаемой десятком человек корзине, больше походил на лицо духовное, чем на ученого: длинная борода, волосы до плеч, не хватало только рясы с крестом. Почти вплотную к мольберту протиснулся великовозрастный гимназист в сдвинутой на затылок форменной фуражке и наполовину расстегнутой рубахе, перехваченной ремнем с медной бляхой. В кончике рта у него зажата, как видно, для солидности, недокуренная папироска. Он, прищурившись, несколько минут вглядывался в рисунок, а потом неожиданно спросил Илью Ефимовича, явно не зная, кто находится перед ним:
— Это что, попа к Богу, что ли, запустили? И о чем он там с ним толковать будет? — А потом, не дождавшись ответа, добавил: — Мне папаша говорил, что никакого Бога вовсе и нет…
Репин, не отрываясь от работы, спокойно ответил:
— Дурак твой папаша…
— Это почему вдруг дурак? — обиженно спросил гимназист.
— Так по тебе и видно. Такого оболтуса вырастил. Будь он поумней, давно бы ума тебе вправил. В детстве то, видать, не порол тебя?
— Еще как порол! — зябко повел плечами гимназист, видно, вспоминая несладкие детские годы. — Сейчас вот перестал, болеть начал…
— Значит, мало порол. Ты ему скажи, коль сам не может, пусть наймет кого-нибудь поздоровее. Это дело никак бросать нельзя. Некоторым, говорят, помогает…
— Чего помогает? — переспросил гимназист, перебрасывая папироску из одного угла рта в другой. — А, вы об этом… У меня задница не казенная, шалишь, хватит, пусть других, кого надо, потчуют энтим делом, мне уже ни к чему. Только, сколько ни пори, а Бог все одно от этого не появится, — самодовольно хмыкнул он и глянул по сторонам.
— Бог он в голове, а не в заднице, — все так же не удостаивая взглядом стоящего рядом спорщика, хитро прищурившись, ответил ему Репин. — Но если хороню пороть, как, скажем, меня в детстве, то и в Бога начинаешь верить и ум откуда-то в башке берется. Это я тебе точно говорю, проверено.
— Враки это все, обиженно под общий смех зрителей ответил гимназист, не зная, что еще добавить.
В это время к Репину, едва пробравшись сквозь толпу, подошли студенты и преподаватели университета, что участвовали в отправке воздушного шара. Увидев, что спорящий гимназист тем самым отвлекает Репина от работы и по давней незыблемой традиции превосходства студенческого братства над чижиками-гимназистами, один из студентов, подкравшись сзади, схватил спорщика за шиворот и изрядно встряхнул его. Тот ничуть не испугался, ловко вывернулся и бросился в сторону.
— Илья Ефимович, — обратился студент к художнику, — что вы свое драгоценное время тратите на всяких недоумков, прогнали бы его, чем уму-разуму учить. Как говорится, не в коня корм. Вряд ли из него толк выйдет, сколько ни беседуй с ним.
— Да мне, братец, интересно послушать, чего нынче молодежь говорит, — вытирая тряпкой перепачканные руки, ответил тот, — можно сказать, хождение в народ, опять же польза…
— Да чего он сказать может? — пренебрежительно поморщился студент, — Чушь всякую, не более того.
— Это точно, — согласился Репин, — но это и есть показатель того, что дураки в России еще нескоро переведутся. И это меня даже радует…
Договорить он не успел, потому как в незаконченный рисунок прилетел ком грязи, метко кинутый гимназистом, тут же бросившимся наутек и кричавшим на ходу:
— Сам дурак!
Двое студентов бросились было догонять его, но вернулись ни с чем. А Репин сокрушенно качал головой и пытался мастихином соскрести ошметки грязи с листа, но грязевые разводы все же остались.
— Ну вот, — сокрушенно покачал он головой, — и без того не ахти что получилось, а тут еще этот недоросль подсобил… Видать, заново писать придется.
— А если оставить так и выставить в салоне с подписью: «Из тьмы и грязи к свету науки»?
В ответ Репин лишь покачал головой и, печально улыбнувшись, ответил:
— Не поймут, не доросли еще до этого понимания, и мне стыдно будет свое мазюканье людям показывать. Так что, как ни крути, а придется заново перерисовывать, может, оно и к лучшему…