Менделеев не успел ничего ответить, как дверь широко распахнулась, горничная отодвинулась в сторону и в комнату вошел кряжистый господин, одетый по последней моде, с небольшой окладистой бородкой, местами подернутой сединой. На пальце у него был золотой перстень с рубином, а в руках трость с набалдашником слоновой кости. Он без церемоний положил ее прямо на бумаги Менделеева, а сам без приглашения уселся на стул напротив, положив нога на ногу.
— Кокорев, — представился он, полагая, что фамилия его говорит сама за себя и пояснять ничего не следует, выжидающе глянул на Менделеева. Но тот молчал, ощущая, как в нем закипает гнев от вторжения этого господина, и едва сдерживал себя, чтоб не выгнать того вон сию минуту. Посетитель заметил это и быстро убрал трость со стола. Выпрямился, подтянулся и продолжил:
— Прошу прощения, что явился внезапно, не предупредив вас заранее. Но дело безотлагательное, потому и рискнул.
Менделеев в упор смотрел на него и ничего не отвечал, ожидая продолжения.
— А вы именно такой, как мне вас обрисовали. Чем-то на меня похожи. Вижу, готовы и на кулачках врукопашную сойтись… — хохотнул он.
— Хотите испробовать? — ответил Менделеев, поднимаясь, и медленно снимая с себя домашнюю куртку. — Мне не впервой с незваными просителями так поступать, поглядим, чья возьмет…
— Да успокойтесь вы, я же с миром пришел, негоже так гостей встречать, — поспешил охладить его пыл, тоже приподнимаясь, Кокорев, думал, мое имя вам должно быть известно. Но готов представиться: «золотой лапоть России», «солигалический крепак», «водочный король». Есть и еще разные прозвания, но, думаю, и этих хватит. Так меня в разных газетках прозывают. Да я на них не в обиде, они тем самым свой кусок хлеба зарабатывают, пущай, от меня не убудет. Да, чуть не забыл. Навел о вас справки, и оказывается, ваш дядюшка не кто иной, как Василий Дмитриевич Корнильев. Мы с ним неплохо ладили. Он ведь тоже одно время винными откупами занимался, хваткий был мужик, своего никогда не упустит. Царство ему небесное. — И он широко перекрестился. — И с историком нашим, Погодиным, академиком, дружбу водим. Он меня все в свою веру тянул, да не вышло. А что водочными откупами занимался, того не стыжусь…
— Я как-то напитками вашими особо не интересуюсь, да и всем прочим тоже. Говорите, с чем пожаловали, а то у меня, знаете ли, своих дел предостаточно, потому потрудитесь коротко изложить. И на том распрощаемся…
— Нет, скорехонько не получится, тем более у меня там, в коляске, кое-что припасено про вашу честь. — С этими словами Кокорев легко поднялся, открыл дверь и крикнул: — Яшка, тащи корзины сюда, все, все до одной, ничего не забудь.
Через мгновенье влетел кокоревский слуга, смазливый малый, и с поклоном поставил на пол две корзины, из которых виднелись завернутые в бумагу различные гостинцы: конфеты, грецкие орехи, окорока и колбасы, бутылки с вином, детские игрушки и много еще чего. Вскоре он вернулся и принес еще две корзины, после чего Кокорев приказал:
— Главное забыл, картину, давай ее тоже…
— Будет исполнено, хозяин, — ответил тот и внес завернутую в холст картину, прислонил ее к столу и исчез.
Кокорев сдернул скрывающую картину материю, и взгляду Менделеева предстал образ Христа кисти известного итальянского художника, которой он когда-то любовался в Лувре, будучи еще стажером.
— Неужто подлинник?! — не скрыл он своего удивления.
— Подлинник во Франции находится и, насколько мне известно, продаже не подлежит. А это полотно кисти самого Карла Павловича Брюллова, который мне любезно и продал его по знакомству.
— И не жалко? — вырвалось у Менделеева. — Нет, такой подарок я просто так принять не могу. За это спасибо. — Он показал на корзины. — Моя супруга, думаю, будет рада, а картина… Я представляю ее цену. Нет, не могу…
— Не будем мелочиться, я человек нравов широких, как русский лапоть, которым меня называют, моя галерея от того большого урона не понесет. Кстати, будете в Москве, милости прощу, станете желанным гостем. Заходите в любое время, для вас всегда двери открыты…
— Лучше поясните, с чего такая щедрость? Да вы садитесь, прошу. — И он начал скручивать папироску. — Угощайтесь, — подвинул он коробочку с табаком, — а то одному как-то неудобно…
— Благодарствую, вера не позволяет. Если не в курсе, мы старой дедовской веры придерживаемся, кою нынче старообрядческой зовут. Страданий из-за нее, доложу я вам, изрядно пришлось принять. Но на то она и вера, чтоб через страдания пройти и человеком остаться. А вы сами какой веры придерживаетесь, коль то не секрет? Не хотите — не отвечайте, просто интересно, с кем дело имею.