— Почему нельзя, все можно. У вашего Степана золотые руки и голова что надо. Как, Степушка, справишься без меня?
— Да лучше бы с вами, один опасаюсь, — переминаясь с ноги на ногу, отвечал тот. — А вдруг чего не так у меня выйдет?
— Делай сызнова, тогда точно получится, — похлопал его по плечу Менделеев, — а мне, извини, домой пора. Вроде как незаметно, а он сколько дней прошло, уж лето на исходе. Чего-то у меня на душе не спокойно. Давно от супруги писем не получал, все ли там в порядке? Если вы, Василий Александрович, не возражаете, завтра и отбуду. Или еще есть какие вопросы?
— Да уж пора, почти месяц, как вы на моих приисках живете. Поди, надоел я вам? Но и вы мне работы задали, дай бог разобраться. Все-то в моей головушке перевернули. Думал ли я, когда вас сюда звал, что так вот все обернется. Теперь только налаживай дело по-новому. А уж вам-то, Дмитрий Иванович, спасибо огромное. Голова, одно слово…
— Я и вам благодарен, что дали возможность поработать как надо, теперь и для меня полная ясность, как добычу нефти вести. Это пока ведь только начало, скоро, точно вам говорю, на нее великий спрос будет, даже не сомневайтесь…
— Верю вам, как самому себе, верю. Прикажу, чтоб завтра вас спозаранку доставили прямо на «Кормилец». Там уж все готово, вас ждут, подзадержались вы тут, но, спешу заметить, не по моей вине. Сами так решили…
— И ничуть не жалею о том. Только, извольте спросить, как насчет договора насчет оплаты? Мне бы на руки сразу получить. За вычетом аванса, естественно… Домой хотелось бы при деньгах вернуться…
— Не сомневайтесь. Получите все, о чем договаривались, и еще сверх того приплачу за труды ваши. Я свое слово привык держать. Собирайтесь пока, а я пойду распоряжения отдам…
Глава четвертая
После отъезда мужа Феозва не захотела оставаться одна на даче, хотя Дмитрий заплатил вперед за все летние месяцы, и перебралась обратно на квартиру в Петербург. Вот только сразу после возвращения маленькая Машенька опять начала хныкать, а иногда и плакать без остановки, выводя из себя Феозву, не знавшую как ее можно упокоить.
— Ну что ты, доченька, не спишь никак? — выговаривала с раздражением она ей. — Я тебя и так и эдак уговариваю, а ты все плачешь и плачешь. Покормила, а тебе все мало? Ну, нет у мамы столько молока, сколько тебе нужно. И что я могу сделать? Кушать надо кашку, а ты не хочешь, выплевываешь все, что тебе даю, — сердилась она.
Поняв, что самой ей не справиться, она позвала сидевшую на кухне без дела няньку и велела:
— Варвара, свари ей свежей кашки и молочком теплым заправь.
Та без лишней спешки отправилась на кухню и вскоре вернулась с тарелкой каши. Феозва попробовала сама, но тут же оттолкнула тарелку и с негодованием воскликнула:
— Ты что мне подсунула? Это же старая каша! Я тебе что велела? Неужели не видишь, она отказывается ее есть.
— Не в каше дело, — возразила нянька, — не станет она есть хоть старую, хоть свежую, точно знаю.
— Ты кто такая, чтоб мне советы давать? — вспылила Феозва. — Выгоню вон взашей!
— Выгоняйте, ваше дело. Другую все одно вам без Дмитрия Ивановича не сыскать, одна совсем останетесь. Что тогда делать станете? А я вам дело говорю, не станет она эту кашу есть, я бы тоже не стала.
— Так приготовь такую, чтоб вкусно было.
— Вы же, барыня, уже сколь разочков пробовали ее кашей кормить, а толку никакого. Давайте, я ей по-нашему, по-деревенски, жмых в тряпочку заверну, может, и успокоится.
— Да что ей твой жмых, какая от него польза? Но делай, может, и поможет. Пока Дмитрий Иванович дома был, она почему-то совсем не плакала, а сейчас вон прямо без остановки.
— Он же вам сколь разочков говорил, молока своего у вас мало, надо было давно кормилицу нанять, та бы выкормила. А так, сколько ее ни качай, ни тряси, все одно ревет, потому как голодная.
— Я ее только что кормила, — упрямо отвечает Феозва, — не хочу, чтоб чужая тетка мою дочь свою немытую грудь ей в ротик совала. Она от этого еще и заболеть чем нехорошим может. Вон в деревнях-то ваших сколько деток мрет, не успевают хоронить. Ты хочешь, чтоб и моя дочь какую-нибудь заразу подцепила? Нет, сама справлюсь. Ну, где твой жмых, неси, что ли…
Варвара принесла из кухни свернутый из чистой тряпицы небольшой сверточек размером с мизинец и дала ребенку. Та тут же начала его сосать, громко причмокивая, но вскоре выплюнула и вновь заплакала.