Из своей комнаты он видел, как Дуняша, бесшумно ступая босыми ступнями по грязным половицам, время от времени пробегала мимо его двери, то вынося мусор, то с полным ведром воды. Наконец, он не выдержал и предложил ей свою помощь:
— Давай воды принесу, а то как-то неловко, что ты такие тяжелющие ведра сама таскаешь. — И он поднял пустое ведро.
— Что это вы, барин, выдумали? — испугалась она. — То наша бабская работа — по воду ходить, а вы идите, своим делом занимайтесь, мне совсем чуть осталось. Или медленно убираюсь? Зато чисто, после меня не то что за другими, перемывать не надо…
Но он все же не послушал ее и отправился следом с пустым ведром на пруд и сразу же заметил удивленные взгляды работающих мужиков, не привыкших к тому, что мужчина, а тем более хозяин имения, сам идет за водой.
— Не иначе как Дуняшка ему приглянулась, — тихонько шепнул один из них другому.
— Так и до греха недалеко, — согласился тот, — любят баре в чужом огороде спелые ягодки рвать да себе в рот класть.
— Он, поди, не знает, что у нее трое братьев, они, ежели чего, косточки ему живо пересчитают…
— Там поглядим, ладно, работай давай, а то сам Тимофей, ее отец, как раз сюда идет.
И действительно, чуть прихрамывая, к барскому дому направлялся дожитой мужик с окладистой сивой бородой у которого на стройке трудилось трое сыновей. Именно он и направил Дуняшу в помощь по просьбе Менделеева, а теперь решил поговорить с ним, увидев, как тот вышагивал с пустым ведром за ней следом к пруду.
— Слышь, барин, — окликнул он его, когда тот нес уже наполненное ведро, — ты, как погляжу, не своим делом занялся. Зачем девку позоришь? Ты ей кем будешь, что помогать вздумал?
От таких слов Менделеев растерялся, поставил ведро на землю и спросил:
— Собственно, в чем дело? И чем это я ее позорю? Ты, старик, говори, говори, да не заговаривайся. Мне что теперь, нельзя до собственного пруда дойти и воды зачерпнуть? Или ты мне указывать станешь, чем мне заниматься, а чем нет? Этак не пойдет. Ты у себя в избе командуй, а тут тебе воли никто пока не давал…
Почувствовав решительный отпор, тот на какое-то время растерялся, но потом продолжил уже более дружелюбно:
— Да я не о том, что ты ведра воды зачерпнуть не можешь, кто ж тебе то запретит. Но, сам посуди, люди смотрят и что видят?
— И что же они видят? Что я не так делаю?
— Все так, но тебе того не слышно, а мужики хихикать начали, что ты за девкой моей следом на пруд припустил. А ей зачем такая слава? Кто ж ее потом такую замуж-то позовет? Сам подумай…
— Ну, отец, знаешь, и порядочки тут у вас. Сам веришь, чего несешь? Я ж, ни от кого не скрываясь, не ночью, а средь бела дня на пруд пошел. И что с того, что дочка твоя там же оказалась? Мне что теперь, прежде чем пойти куда, осмотреться следует, нет ли кого поблизости, а то вдруг разговоры пойдут? Сам же ее ко мне в дом послал, не побоялся пересудов, а теперь, вишь как, на попятную повернул… Долго ли так жить будете, в темноте своей и убогости? Вон в городе барышни гуляют с молодыми людьми рядышком, и никто им худого слова не выскажет. А у вас… Все, как при царе Горохе: того нельзя, это не велено. Глаза-то разуйте, пора начинать по-людски жить, а не по варварски. — С этими словами он подхватил ведро и пошел в дом, оставив старика в полном недоумении.
— Так то в городе, там иные порядки, — только и сказал тот вслед ему и посмотрел по сторонам, как бы ища поддержки у остальных. Но все молчали и, опустив головы, продолжали работу, пряча косые улыбки.
— Вот точно тебе скажу, — проговорил негромко один из мужиков, когда старик отошел подальше, — добром это не кончится. Наши-то бабы отказались в дом к барину идти в одиночку, мало ли чего про них потом говорить станут. А Тимофей каждой денежке учет ведет, вот и польстился, дескать, барин ему заплатит хорошо за услуги дочкины. Точно заплатит, как обрюхатит ее, тот еще кобель, я таких издалека вижу, им верить ни в чем неможно…
Менделеев же, слегка обескураженный случившимся, спросил у Дуси:
— А ты что скажешь? Не боишься, что разговоры разные на твой счет пойдут, коль ты в доме у меня работаешь?
— Не без этого. Нашинских деревенских хлебом не корми, только дай друг дружку грязью обмазать, да на позор выставить. Вы просто порядков наших не знаете, вам простительно.