— Физа! У тебя голосок хоть и тихий, но такой тоски наведешь, за день не расхлебаешь. Начали с малого, а забрались вон в какие дебри. Ну, что ты за человек, иди лучше к себе, я сам тут как-нибудь разберусь. А то нам, как погляжу, долго вдвоем оставаться никак нельзя, вспыхиваем, словно порох…
В это время уже другие рабочие внесли пачки недавно изданных книг, от которых еще издалека исходил запах типографской краски, и тем самым разрядили накалившуюся из-за пустяка обстановку:
— Осторожно кладите, не роняйте! — закричал на них Менделеев, указывая на пустое место в углу. — Да помогите стол поставить, а то давеча занесли, так и оставили.
Мужики покорно повиновались, после чего ушли за новой партией книг. Супруга тихо вышла из кабинета, а он схватил одну пачку, вскрыл упаковку и бережно протер обложку. «Основы химии» было на ней напечатано крупным шрифтом и вверху его фамилия: «Дмитрий Менделеев»,
— Наконец-то! Дождался! — громко на весь дом закричал он и кинулся вслед за супругой. Догнал ее, подхватил на руки и закружил по комнате, норовя уложить на диван, но она шутливо отбивалась, по-детски колотя его по плечам руками, а потом шутливо дернула за бороду, заявив:
— Приходи ко мне, когда свою бородищу в порядок приведешь, негодник!
— Господь Бог бороду не брил и нам не велел, — прорычал он, кладя свою книгу ей под голову и заваливаясь сверху.
В этот самый момент в дверь заглянула няня с ребенком на руках, которой, видно, понадобилось что-то спросить, но, увидев барахтающихся на диване хозяев, поспешно закрыла дверь. А рабочие все вносили в кабинет новые пачки книг, громоздя их одна на одну, и с интересом прислушивались к стонам и воплям, доносящимся из соседней комнаты. Один из них подмигнул другому, и они дружно заложили книжными пачками дверь, ведущую туда, после чего тихо удалились. Через какое-то время Дмитрий Иванович попытался открыть дверь, но на него тотчас посыпались пачки книг, и он, ругаясь на чем свет, под их градом пробрался в кабинет, несмотря ни на что, улыбающийся и довольный собой.
На вечер он вызвал к себе стенографиста, молодого парня Володю Попова, чтоб продолжить диктовать ему вторую часть своего учебника по химии. Тот был парень расторопный, но имел привычку опаздывать, потому их встречи начинались обычно с упреков со стороны нанимателя.
— Что ж вы, милостивый государь, опять задержались на целых двенадцать минут? Нехорошо, сударь, очень нехорошо…
— Прошу извинить, Дмитрий Иванович, у сапога с правой ноги подошва вдруг оторвалась, сел пришивать, потому чуть задержался, больше не повторится.
— Так вы еще и сапожное ремесло разумеете! — с издевкой констатировал Менделеев. — Может, вам должность поменять? А то такой талант негоже в землю зарывать. Насколько мне память не изменяет, в прошлый раз у вас брат в тужурке вашей куда-то ушел, и вы в женской шубе ко мне явились. Или то не вы, Володечка, были, напомните, а то вдруг я вас с кем-то путаю?
— Да нет… Мы-с, — краснел паренек, — другой одежды у меня нет, потому позаимствовал шубейку у сестры. Брат не знал, что я к вам должен идти, извините…
— Я вас извиню, конечно, но не проще ли все приводить в порядок заранее? И сапоги отремонтировать и брата предупредить? Вы же студент?
— Точно, студент…
— А как закончите обучение, кем станете?
— Инженером путей сообщения…
— И тоже станете на службу опаздывать? Молчите? Так я вам скажу, попрут вас со службы, если не за первое опоздание, то за следующее. Пренепременно. И причин спрашивать никто не станет. Да еще с волчьим билетом. И куда вы пойдете? Опять стенографировать станете за копейки?
— Не знаю…
— А должны бы знать. Я вам еще в самый первый раз говорил, что вы у меня третий, кого для своей работы нанимаю и деньги плачу. Пусть малые, но ваш труд большего не стоит. А первых двух выставил с треском. Первый изрядно винцо попивал и приходил с таким запахом, от него исходящим, что впору окна настежь открывать. Второй вроде как непьющий…
— Я тоже как непьющий, — успел вставить тот, уже усевшись на свое рабочее место и взяв в руки блокнот с карандашом. Но Менделеев продолжал, словно не слышал:
— Это ладно, что непьющий, я тоже с юности к вину не приучен, в молодости за границей мы с друзьями позволяли себе по праздникам погулять, но чтоб вот так, избави бог. Вот, а второй пропускал целые фразы или записывал такую отсебятину, что я с ним маялся, маялся и уволил. Он, оказывается, потом уж узнал, был отчислен из юнкерского училища по причине плохого слуха, а решил непонятно с какой стати заделаться стенографом. Что с того вышло, объяснять, думаю, не нужно. Жалко парня, попробовал его, пристроить куда-то, но он уехал из столицы, больше о нем и не слышал.