32.
— Дай сюда! — Марсель дернул дневник в моей руке на себя, — Кто тебе дал право читать его?
Не поняв столь бурной реакции, я поправила выбившуюся прядь волос за ухо, и отошло подальше от агрессора.
— Клаус его мне дал, а в чем проблема?
Лицо вампира скривилось в зверской усмешке. Какими же страшными могут быть потусторонние существа, когда они хотят запугать жертву.
— Ты не часть семьи, тебе не позволено читать их записи. Кто тебе, — он двинулся на меня всем телом, — дал право лезть в дом? Кто тебе, жалкая ты дура, дал право считать себя ценной для него?
Он буквально сочился ненавистью, но я так и не решила для себя почему? То ли сходство с Кэтрин, то ли близость к Клаусу, а может он просто ненавидел любого постороннего? Или же чего проще, это его поведение было следствием болезненной, странной и пугающей ревности?
— Я не сую нос в чужие дела, я всего лишь хотела прочитать его дневник с его же разрешения и не думаю, что ты можешь оставить его у себя.
Думала, меня сейчас ударят.
— Что?
— Марсель, — я говорила тихо, почти шепотом, — отдай, пожалуйста, тетрадь, я пообещала ее вернуть на место к вечеру.
Зачем это мне вообще?
Просто хотелось знать, чем занимался мой гибрид сто, двести, тысячу лет назад? Кого он любил, с кем воевал (а с кем он только не воевал), каким эпидемиям был подвержен и как плохо или хорошо ему, когда-либо было?!
— Поднимайся в свою комнату, Елена!
Почему он мне приказывает? Запоздало вспомнила, что не стоило с ним спорить, ведь Хоуп на свидании, а Клаус на городском собрании и вернется только затемно.
— Хорошо, — решила я отступить.
Почему произошло, так как вышло, я не поняла. Быть может шелест моих волос, стук плоской платформы туфель о паркет или хрип дыхания спровоцировал вспышку насилия, но в следующую секунду я уже была мертва.
Так никто не хотел.
Никто, даже сам темнокожий вампир, не планировал.
Никто не мог ожидать, что простой толчок в спину и моя абсолютно человеческая координация послужат тому, что нога подвернется и головой я ударюсь четко о косяк двери. Небывалая сила удара бьет в висок и ломает шею.
Боль?
А что вы сами знаете о боли?
Если вашу шею ни разу не ломали, а в мозг разом не поступало такое количество крови, что перед глазами все алеет, вы ничего не знаете о насилии.
И, слава Богу.
Поверьте, нет ничего романтичного в том, что ты становишься жертвой, побитой, искореженной, в гематомах и ссадинах на теле. Нет ничего особого в том, что тебя спасают. Почему? Потому что ты вдруг становишься зависимой от этого, ты веришь, полагаешься на то, что и в этот раз и в эту минуту, твой черный принц придет и спасет тебя.
Не придет.
Именно в тот момент, не придет.
— Эй! — услышала я его окрик, но было уже поздно.
Помню, как падало мое тело, а потом где-то перед внутренним взором падал дневник старинный Клауса. Помню как, понимая, что все подходит к концу я силилась воскресить самый дорогой для себя образ. И даже тут я предала всех тех, кого против воли оставила в прошлом.
Я оставила их.
Я уснула.
Джэр, мама, папа, Дженна, простите.
Их больше нет.
Меня больше нет.
А тех, кого нет, так легко забыть, особенно если живешь на свете достаточно долго.
Бонни, спасибо за подарок. Ты была той, кто точно понимал, что нужно для моего счастья, да жалко я так и не смогла воспользоваться им сполна.
Дэймон….
Мой Дэймон….
Все было таким липким и знакомым, что хотелось, но не было возможности рассмеяться.
Здравствуй смерть, заждалась видно ты меня?
33.
Мне плохо. Это не та болезнь, которую может вылечить врач, она внутри, у меня в груди. Там всё пусто, как будто мне вырвали сердце.
-Дэниел Киз. Цветы для Элджернона
Пропуская каштановые волосы через пальцы, я впервые ощущал их шелк и податливость. Незабываемое ощущение. Так спокойно и хорошо мне не было с тех пор, как я держал маленькую дочь на руках и читал ей сказки.
Я успел.
Сейчас, мне тысячелетнему существу даже было страшно думать о том, что в нашу жизнь может привнести всего одна секунда.
Одна проклятая, завидующая моему вновь обретенному счастью секунда!
Я наслаждался ею. Я наполнялся, как бокал негой, когда она смеялась или поправляла миниатюрными пальчиками волосы, переминаясь на месте. Считал ли я ее красивой? А как родитель может считать неудавшимся или не привлекательным своего ребенка?
Я достал эту девочку из гроба, я отмыл и отскреб ее от боли, чувства вины и стыда за то, что она пережила всех тех, кто был дорог.
Ей было плохо.
Ей вновь было больно, только вот в чем странность, когда было больно ей, было больно и мне самому. Больнее лишь то, что частью ее мук был и я сам.
Магия Беннет? Да, нет. К такой глупой, странной и не в меру грустной Гилберт, у меня возникло отцовское чувство.
А потом, я разгадал ее основной секрет — почему же мужчины так хотели защитить девушку, даже ценою собственной жизни?!
Она была с тобой. Была под твоей кожей, в твоих мыслях, просто потому что она была рядом. Настолько рядом, что делала тебя добрее, правильнее, заботливее.
Лучше….
Держа ее за руку, не мог понять, зачем поил ее все это время своей кровью.
На что надеялся?
На то, что умрет и станет вечной? Или же искал себе оправдание того, что ничем больше не могу защитить ее от этого незнакомого ей мира? Я просто хотел, чтобы она жила, хотя бы на пару столетий, или десятилетий дольше.
С нами.
Со мной.
— Как?
Шоколадный омут глаз буквально сбивал меня с ног. Я чуть не убил Марселя, и убил бы, если бы это было первоочередной задачей. Но хрупкое тело на полу, отметало все иное.
— С возвращением?
— Как? — Полное отсутствие макияжа на лице и болтающаяся на тонкой шее моя цепочка, — Я ведь…. Умирала, — откашлялась, — умерла.
Я не нашел в себе сил ни на что, кроме как кивнуть головой. Похоже, у нас с тобой, проведение, все получилось как нельзя лучше.
— Твоя кровь?
Умная девочка, сразу поняла. Разумеется моя, только моя. Часть моей родовой линии, часть моей силы и меня самого.
— Да.
— И это помогло?
Вопрос не требовал ответа.
— Спасибо, — губы все еще бледные, но от того не менее притягательные, — я так сильно боялась потерять все это.
Ни за что бы, ни признался в том, как сильно и как отчаянно я сам боялся, что не успею. Как я вообще понял, что стоит вернуться домой раньше?
Просто кто-то слишком смешливый свыше дал мне последний, в этом я уверен шанс.
— Я стала вампиром?
Ее сердце билось слишком тихо, но все же билось.
— Я не знаю, Елена.
Девушка попробовала встать, опираясь на меня всем телом.
— Не важно, — милая улыбка, — ты успел!