А сама повернулась к Софье… к Галине Костровой. Андрей Борисович, очевидно, бежал следом за мной, и теперь около нее на коленях стояли двое. «Муж и любовник», — почему-то подумала я. Галину уже уложили поудобнее, под голову подсунули чей-то торопливо скомканный пиджак… судя по тому, что Молчалин был в рубашке, пиджак был его. Женщина лежала с закрытыми глазами, дышала мелко и неглубоко, а время от времени по ее телу пробегала судорога. Я шагнула к ней, присела рядом, нащупала пульс, слабый и частый. Черт побери, что же случилось?! Сердечный приступ?
— Сердечный приступ? — повторил голос рядом со мной.
Я оглянулась. А, здравомыслящая женщина. Она протянула мне телефон:
— Спасибо. Скорая уже едет, — вгляделась в сереющее лицо Галины и озабоченно покачала головой: — Похоже на сердце… странно. Она никогда не жаловалась…
— Странно, — эхом откликнулась я и посмотрела на стол — бутылка стояла там же, где ее поставил Молчалин. Интересный вопрос: что там, отрава или простая вода? Вещественное доказательство преступления или обычная бутылка? Приберу-ка я ее, на всякий случай. И стакан тоже. А если подумать, где-то у меня в сумке запасной пузырек должен быть…
— Что случилось? — услышала я голос Феликса Семеновича. — Галочка? Что с ней, обморок? Пропустите меня, что вы здесь столпились? Скорую кто-нибудь догадался вызвать?
— Да, они уже едут. — Здравомыслящая женщина отступила назад, пропуская директора к нам.
— Мариночка, слава богу, вы здесь! — Феликс Семенович присел на корточки, схватил безвольную руку Костровой и попытался нащупать пульс. — Да что же это, у нее сердце совсем не бьется?! Может, искусственное дыхание… нитроглицерин есть у кого-нибудь?! И отойдите все в сторону, что вы столпились! Ей воздух нужен!
Люди, которые окружили Кострову плотным кольцом, не слишком далеко, но попятились.
Андрей Борисович, торопливо пошарив по карманам, достал белую трубочку нитроглицерина, вытряхнул сразу две таблетки и попробовал положить жене в рот.
— Две слишком много, — остановила я его, — как бы хуже не было.
А Молчалин вдруг ударил Рестаева по руке, так что таблетки упали на пол, и страшным свистящим шепотом, полным ненависти и отчаяния, прошипел:
— Вы… это все из-за вас… старый мерзавец! Убийца!
— Я?! — почему-то тоже шепотом возмутился режиссер. — Как вы смеете такое говорить? Это моя жена! А вы, молодой человек, распутник и негодяй! И я вам… я вас…
Не вставая с колен, он потянулся вперед и попытался дать парню пощечину. Тот дернул головой, уворачиваясь, потерял равновесие и сел на пол рядом с головой Галины. И тоже замахнулся, уже кулаком, целясь противнику в солнечное сплетение.
— Прекратить! — рявкнула я хорошо отработанным командным голосом. — Вот только драки нам сейчас не хватало.
— Да вы что, с ума сошли! — громыхнул рядом Феликс Семенович. О, а директор театра тоже, оказывается, неплохо умеет подобные свары прекращать. — Андрей Борисович, Алеша! Нашли время! Сейчас скорая приедет, а вы тут устроили балаган!
Он схватил Рестаева за плечи, помог ему подняться и отвел в сторону. С другой стороны к Молчалину подскочили Чацкий и Лиза и почти силой оттащили его в другую сторону. Точнее, тащил Чацкий, а Лиза, эмоционально размахивая руками, тихо, но горячо что-то внушала. Сам Феликс Семенович опустился около Галины на колени, взял ее за запястье, потом отпустил руки и попробовал отыскать пульс на шее, наклонился к лицу, пытаясь поймать дыхание… потом поднял голову и растерянно огляделся по сторонам:
— Но как же это? Она не дышит… умерла?
Теперь уже никто не рвался подойти поближе — наоборот, все попятились. Кроме меня, естественно. Я тоже присела и честно постаралась отыскать признаки жизни. Черт, сердце действительно не билось! Я взглянула на часы, встала на колени поудобнее (руки сами нашли нужное положение) и надавила ладонями на грудь: раз-два, раз-два… Основам массажа сердца меня выучили, еще когда я работала в школе, а в «Шиповнике», под руководством Гошки, я довела этот навык до автоматизма. Никаких посторонних мыслей в голове, только равномерный, ритмичный счет. Раз-два, раз-два, раз-два… Все отошло на второй план, голоса людей доносились как общий невнятный шум. Наконец кто-то уверенно оттеснил меня в сторону, а руки, с короткими пухлыми пальцами и коротко остриженными круглыми ногтями, перехватили точку компрессии.
— Сколько минут?
— А? — Я сфокусировала взгляд и увидела белый халат и хмурое лицо немолодой женщины в круглых очках. Ф-фу, это скорая, наконец, приехала! Не вставая с коленок, я отползла и посмотрела на часы: — Три минуты… нет, уже четыре.