— Ты обещал, Кайрос, — тихо-тихо сказала Накита, а слезы все текли у нее из глаз, она смахнула их и как будто сама изумилась тому, что плачет. — Черные крылья пожирали мою память. Память — все, что у меня есть. Я верила тебе. Ты послал меня на убийство, потому что боишься смерти?
— Я стану бессмертным! — в порыве гнева выкрикнул Кайрос. — Разве тебе ведом страх смерти?! Ты существуешь от начала времен и будешь существовать до их скончания!
Накита поднялась, воздух мерцал там, где, расправь она их, были бы ее крылья.
— Я знаю, что такое страх смерти, но все еще живу по воле серафимов, — голос ее дрожал. — Я живу, а ты по их воле умрешь.
Кайрос с ухмылкой коснулся ее амулета на столе.
— Как, Накита? Ты принадлежишь мне.
Но она сдернула с пояса перевязанный черной лентой белый камень на простом черном шнурке. Он не был похож на тот, что я вернула ей в лесу, и Кайрос покачал головой, словно это ровным счетом ничего не значит. Накита провела по камню большим пальцем, и с него словно осыпалась соль, оставив гладкую черную поверхность, сверкающую бесконечностью. Это был тот самый камень. Как будто я хранительница Накиты. Я окрасила его своими слезами — и одарила ее символом своего горя, расплаты за то, что нарушила невинность ее существования.
Накита зажала камень в руке и сказала, обращаясь ко мне:
— Я принимаю тебя! — Хотя угрожающее выражение на ее лице предназначалось не мне, а Кайросу.
— Нет! — вскрикнула я и бросилась вперед, когда яркой черной вспышкой мелькнул ее меч.
Накита сделала выпад и вонзила клинок прямо в Кайроса.
Рон в смятении вскрикнул, но помешать не успел. Все уже свершилось.
Кайрос посмотрел на свой живот без единой отметины, поднял удивленный взгляд на фиолетовый амулет на столике и заглянул Наките в глаза.
— Ты все нам испортила, — шепнул он и рухнул.
Накита успела подхватить его и нежно, почти с любовью опустила на гладкий пол.
— Судьба, Кайрос, — прошептала она со слезами и закрыла ему глаза. — Серафимы предрешили, что она займет твое место. Твой круг завершился. Это не поражение. Просто перемена.
— О господи! — в ужасе воскликнула я, не в силах пошевелиться. — Ты его убила! Как ты… Он умер!
Рон с сожалением вздохнул, и я испуганно повернулась к нему. Если Кайрос умер, значит…
— Он же не умер, — промямлила я. — Скажи, что он не умер.
— Он ушел, — ответил Рон, и я отскочила, когда передо мной внезапно оказалась Накита — она опустилась на колени и протянула мне свой меч.
— Нет, Накита! — в замешательстве вскрикнула я.
— Моя госпожа, — настаивала она, в страдание проступило в выражении ее лица, — я больна.
— Перестань. Перестань! — Я, как безумная, пыталась поднять ее. Она была так прекрасна. Она ангел. Не ей преклонять передо мной колени. — Н-не надо, — с запинкой проговорила я. — Я не темный хранитель времени. — И я оглянулась на Рона, который стоял, скрестив на груди руки.
— Ты хранительница небывалой справедливости, — улыбнулась мне Накита, — данная нам по велению серафимов. Способная понимать время и направлять его по своей воле.
— Нет! — упиралась я, глядя на тело Кайроса. — Ты только что убила его!
До меня долетел тяжелый вздох Рона:
— Да.
Я посмотрела на него и застыла. Позади него возникла фигура, которую невозможно было рассмотреть в свете восходящего солнца. Перехватив мой взгляд, Рон обернулся. И, издав какой-то сдавленный звук, заковылял прочь, чтобы не стоять между нами. Это был серафим. Кто же еще?
— В доме хранителя времени пролилась кровь, — звуки его мелодичного голоса причиняли боль. В нем была мощь океанских валов и нежность прибрежных волн, и я едва не расплакалась. Невыносимо. Это уже слишком.
— Я принесла жертву, чтобы вы услышали мою мольбу. — Накита стала подле серафима, склонив голову.
Ее меч по-прежнему лежал у моих ног, и я его подняла.
Серафим кивнул. Может, надо реверанс сделать или на колени встать? О боже. Это же, елки, серафим! А я тут стою в желтых колготках и сережках с черепами.
— Она заняла свое место, — продолжала Накита. — Я представляю ее вам и прошу о милости. Я хочу стать прежней. Я больна. — Она подняла глаза, слезы текли по ее прекрасному лицу. — Я боюсь, серафим.
— Это не болезнь, Накита, — ласково сказал серафим. — Это дар. Возрадуйся своему страху.
Серафим повернулся ко мне, и у меня пересохло во рту.