А в обед они ели из одной алюминиевой миски макаронный суп, сваренный в огромном закопченном казане и густо пропахший дымом.
Пока сборщицы отдыхали на хирмане[19], Умид заговорил с бригадиром. Этот пожилой и хмурый на вид дехканин, видать, был не из разговорчивых. Сперва ограничивался односложными ответами «да» и «нет», а потом понял, что его собеседник, хотя по виду и городской, знает толк в земле и интересуется их делами не любопытства ради. Проникся к нему уважением, как к собрату по профессии, и рассказал, что их совхоз свои поля засевает в основном хлопчатником сорта 108-Ф. Однако на пятидесяти гектарах высажен и другой сорт. Отсюда недалеко, километрах в пяти. Если гость желает взглянуть, то он проводит его. Конечно, Умид сразу же заинтересовался. Только виновато взглянул на нее, на Хафизу, а она, смеясь, сказала: «Ладно уж, ступайте… только не задерживайтесь!»
Умид возвратился радостный, словно нашел клад. Оказывается, он и раньше слышал, что поля некоторых районов Мирзачуля засеиваются сортом С-8257. Но в институте находились люди, которые утверждали, что колхозники не хотят занимать свои поля этим «бесперспективным» хлопчатником. А теперь Умид увидел своими глазами огромные пространства, засеянные этим сортом. И на тех полях хлопка значительно больше, чем на других участках. Теперь он будет смело добиваться перед коллегами реабилитации этого растения, чтобы раз и навсегда отрубить от него определение — «бесперспективный».
Хафиза внимательно слушала его, но все равно не смогла запомнить всех названий. Сколько их там? 108-Ф, С-8257, Мутант… Ой, разве все упомнишь! А Умид увлеченно рассказывал о преимуществах одного сорта перед другим. Видать, очень уж ему хотелось, чтобы Хафиза поняла, как все это важно. И она, чтобы не огорчить его, согласно кивала головой, делая вид, что все понимает. А сама украдкой любовалась им…
Вечером Хафиза и Раано проводили Умида до шоссе, где ходили автобусы…
За ужином Хафизу засыпали вопросами. Она всем говорила, что к ней приезжал брат, и с гордостью добавляла, что он селекционер. Одна только Раано знала правду…
Парни — народ доверчивый: они сразу поверили ее словам. Однако девушки… Ух, востроглазые! Они оказались куда наблюдательнее. Заметили-таки, как ласково Хафиза и Умид обращаются друг к другу, и догадались, хохотушки, что никакие они не брат и сестра…
Нынче при воспоминании обо всем этом у Хафизы хлынули из глаз слезы. Она больно закусила губу, чтобы не разреветься, и отвернулась к стенке.
Едва бабушка взяла с тумбочки, стоявшей у изголовья Хафизы, касу с недоеденной шурпой и вынесла, чтобы помыть, оглушительно задребезжал телефон. Кудратджан опрометью бросился к нему и схватил трубку.
— Да… Все хорошо. Я здоров. И бабушка здорова. Я слушаюсь ее, как вы велели… — говорил Кудратджан, поудобнее усевшись в кресле и заложив ногу за ногу. Заметив в открытую дверь, что Хафиза спустила с кровати ноги и нашаривает ими тапочки, настороженно поглядывая в его сторону, он торопливо выпалил: — Алё, алё, ападжан! Ваша Хафиза заболела! Уже больше двух недель в институт не ходит, вот!..
— Отдай сейчас же мне трубку! — сказала Хафиза раздраженно, в одной сорочке вбежав в комнату.
— Не отдам! Убирайся! Иди ложись на свое место!
— Какого черта ты расстраиваешь мать, глупец!
— Ты больно умная! Прикрой лучше свою грудь, бесстыдница! В каком виде ты появляешься при мужчине?.. Тебе стало плохо потому, что тебя напоили шампанским пополам с коньяком, вот! Я узнал, что такое коктейль!
— Я пила молочный коктейль, голова садовая! Дай мне трубку, тебе говорят! А то сейчас получишь по башке вот этой пиалушкой…
— Смотри, как бы сама не получила.
Нафисахон-апа слышала голоса ссорившихся брата и сестры и уже охрипла, крича в трубку:
— Перестаньте ссориться! Вот я вам сейчас!.. Объясните толком, что произошло!
— Апа! — снова заговорил Кудратджан, держа трубку обеими руками. — Сейчас будет болтать ваша дочь. Ни одному ее слову не верьте! — И когда Хафиза почти отобрала у него трубку, он крикнул: — Ападжан, вышлите мне двадцать рублей!
— Апа, здравствуйте, — сказала Хафиза как можно спокойнее, с ногами взобравшись в кресло. — Все это неправда. Вам следует наконец научиться не придавать его словам значения. Как видите, я совершенно здорова…
— Я ничего не вижу, объясни, что с тобой! — кричала мать по ту сторону провода.