А теперь какой-то чужой мальчишка хотел овладеть отцовскими орденами и носить их в кармане вместе с орехами и разным мусором. Никогда не бывать этому!..
Что ни говори, а Фатимы Умид побаивался и дотемна бродил по улице, не решаясь вернуться домой. Очень хотелось есть. Время от времени он щупал карман, в котором, завернутые в носовой платок, лежали орден и медаль отца.
Вдруг Умид заметил, что находится вовсе не в своей махалле.
Огляделся вокруг и догадался, что ноги сами привели его в Оклон. Отыскал знакомую калитку. Но она оказалась запертой. На стук никто не открывал. Наконец из соседней калитки высунулась старушка и, узнав Умида, сказала, что его бабушка еще не приехала из Намангана, а ее дочка где-то гостит уже вторую неделю. Она пригласила Умида к себе, но он отказался. Повернулся и медленно побрел прочь.
Быстро сгущались сумерки. Умид пришел к огромной старой чинаре, растущей в конце улицы. Присел на берегу арыка и стал глядеть на потемневшую воду, слушать, как весело журчит она между могучими корнями дерева, как шепчут тихо о чем-то листья, напоминая ему сказки бабушки. Долго сидел он так задумавшись, пока вдруг не заметил какой-то белый предмет, проплывающий мимо. Ухватившись за прибрежный тростник, зачерпнул ладонью, и у него в руке оказалось надкушенное кем-то яблоко. Он обрадовался и стал с аппетитом есть, хрустя и шумно втягивая в себя сок.
— Ты, наверно, кушать хочешь, да? — услышал он чей-то тоненький голосок позади себя.
Обернувшись, увидел маленькую девочку с чайдушем[6] в руках. Она была в ситцевом красном платьице и зеленой бархатной безрукавке. На голове помятая и выгоревшая от солнца тюбетейка. Множество косичек тоненькими жгутиками рассыпались по плечам. Она смотрела на него не то с удивлением, не то с сочувствием, широко раскрыв глаза и часто-часто моргая. Умид увидел маленькую точечку пониже левого уголка ее плотно сжатого рта и хотел было сказать, чтобы она согнала комара, да сообразил, что это у нее родимое пятнышко, и засмеялся почему-то.
— Ты есть хочешь? — переспросила она, все еще изумленно глядя, как смачно он поедает яблоко.
— Что ты так поздно делаешь на улице? — спросил Умид тоном взрослого человека.
— Еще не поздно. Еще солнышко не уснуло. Во-он, краешек неба красный. Меня бабушка послала по воду для чая. Она себе чай кипятит только из арычной воды. Она говорит, что из водопроводной воды чай совсем невкусный.
— Твоя бабушка права, — сказал Умид и вздохнул. — Мой отец тоже любил чай из арычной воды. Он говорил, что в ней содержатся все соли и минералы земли, оттого и чай из нее вкусный.
Девочка подошла к берегу, норовя ступить на высунувшийся из земли корень чинары, желтый и скользкий.
— Дай-ка я наполню твой чайдуш, — сказал Умид и, взяв из ее рук медный сосуд, набрал в него воды.
— Спасибо, — сказала девочка и, придерживая свободной рукой подол, затопала босыми ступнями по мягкой как пух дорожной пыли. На полпути оглянулась и крикнула:
— Если не спешишь, подожди. Я сейчас приду, — и припустила бегом, расплескивая воду, оставляя на белесой пыли темные пятна.
Через некоторое время девочка вернулась. Она ступала осторожно, держа перед собой обеими руками бумажный сверток. Подойдя поближе, она развернула бумагу и поставила Умиду на колени касу с чучварой[7], дымящейся и вкусно пахнущей. А поперек касы лежала половинка белой лепешки.
— На, поешь. Ну, держи, а то уронишь, — сказала девочка и отступила на шаг.
— Зачем это ты? Спасибо, я не голоден, — сказал Умид, покраснев и, наверно, впервые в жизни смутившись.
— Зачем обманываешь?.. Ешь побыстрее, да я пойду. Бабушка велела, чтоб скорее возвращалась.
Умид стал вылавливать чучвару ломтиками лепешки, а бульон отпивать прямо через край касы. Съев все до капли, вернул дожидавшейся девочке касу и утер рукой губы. Та снова зашуршала газетой и, уподобясь доброй волшебнице, извлекла из нее большую кисть черного винограда.
— А это тебе на закуску, — сказала она, положив виноград ему на ладони, и вприпрыжку побежала по дороге. Умид даже не успел заметить, в какую дверь она проскочила: только услышал, как хлопнула, скрипнув, калитка, зазвенела цепочка.
Солнышко, наверно, уже уснуло. Потому что сделалось совсем темно, а краешек неба был еще чернее, чем над головой Умида, где постепенно, одна за другой, зажигались звезды.
В животе теперь не урчало. Но все-таки здесь, на берегу арыка, на жестких корнях чинары, не переночуешь. Умид встал, отряхнул сзади брюки и поплелся домой, где его определенно ждала взбучка. Но на полпути, проходя знакомой улицей, вспомнил, что здесь живет его одноклассник. У него тоже не было отца. Его отец погиб на войне. А мать у Хакима добрая и ласковая женщина.