Нишан-ака как-то встретился с Мусаватом Кари лицом к лицу на безлюдной улице. Вплотную подступив к нему, сказал грозно:
— Если ты не закроешь свой поганый рот, я намотаю тебе на голову твои кишки, чтобы ты ходил в чалме, как положено ходжам! — и даже сделал вид, что достает из кармана нож.
— Что вы кричите на меня! — еле выговорил, дрожа от страха, Мусават Кари.
— Я не из тех, которые увивались в свое время за «шурайи исламия», поэтому хожу прямо и разговариваю громко. Это ты, нечестивец, должен прятаться по закуткам. Знаешь ли, кто ты есть, Кари? Все кари[80] во все времена были чьими-нибудь блюдолизами и интриганами. Ты и сейчас остался таким…
Мусават Кари не знает, как тогда ноги унес. Даже сейчас ему стало не по себе, когда вспомнил про это.
— Этот Нишан продал душу дьяволу. Разве он узбек? — проговорил, меняясь в лице, Мусават Кари.
Чтобы как-то переменить тему разговора, Арслан обратился к Баяту-бола, спросил его о житье-бытье, о самочувствии.
— Хаятджан близкий нам человек, — сказал Мусават Кари подобревшим голосом. — Их отец был из старых муаллимов-учителей. Многоученый был человек. Мы с ним дружили. А Хаятджан единственный сынок нашего покойного друга, пусть пухом ему будет земля…
— Работаем на одном заводе, а видимся редко, — произнес Баят-бола, как бы упрекнув Арслана.
— Что поделаешь, все мы так заняты…
— Вы, кажется, в литейном?
— Да, перенял отцовскую профессию.
— И что льете?
Арслан замялся, посмотрел по сторонам, как бы выражая беспокойство, и сказал, понизив голос:
— Мины, бомбы…
— Какого калибра?
— Всякие есть.
Баят-бола засмеялся. Его рассмешило, что Арслан, так разоткровенничавшись, вдруг осекся. Он прикинул про себя, что из этого простодушного парня можно кое-что вытянуть. Довольно крякнув, уселся поудобнее, взял пиалу с чаем.
Арслан же поделился «тайной», которая на самом деле никакой тайны из себя не представляла. Все заводы выпускали оружие. Это было известно каждому.
— Ракеты для «катюш» тоже у вас выпускаются?
— Этого не знаю.
— Да, впрочем, какая разница, где они делаются… Ну и навели они страху на немца, — посмеиваясь, проговорил Баят-бола, как бы желая рассеять подозрение, если оно появилось у Арслана, и отпил глоток из пиалы. — Кари-ака, знаете, где я работаю?
— Вы же сказали — на заводе… Если хотите, я вас устрою в продовольственный или в хлебный магазин. Это я могу. Знакомых много. Хлебный магазин — самое жирное местечко. Ну как, а?
— Спасибо, Кари-ака, завод для меня лучше. Правда, я не могу работать в литейном цехе, как Арсланджан, но при заводском клубе кое-что уже организовал. Драмкружок работает, сейчас инструменты приобретаем для оркестра. Инвалиду подходяще…
Мусават Кари и Кизил Махсум в душе никак не могли согласиться с ним, но, чтобы не обидеть, утвердительно кивали, приговаривая: «Конечно, конечно…»
Гости разошлись за полночь, когда их, разморенных едой и выпитым, уже начало клонить ко сну.
…Прошло два дня. Чуть свет Баят-бола постучался в калитку Мусавата Кари. В руках он держал касу с застывшими сливками, купленными только что на базаре.
— Салам, Кари-ака! Не могу завтракать один, составьте компанию, помогите справиться вот с этими сливками, — сказал он удивленно разглядывающему его хозяину.
— Э-э, пожалуйста, укаджан!
Они вошли в комнату. Мусават Кари постелил курпачу в два слоя, придвинул хонтахту и накрыл ее. Заметно было, что он нервничает. Видно, понимал, что не эта пустяковая причина привела в его дом спозаранок гостя.
— Мне нужно с вами поговорить, — сказал Баят-бола.
— Пожалуйста. Только скажу сыну, чтобы чаю…
— Не надо беспокоить сына, принесите уж лучше сами.
Мусават Кари вышел в летнюю кухню, где Пистяхон уже развела огонь. Он подбросил в самовар несколько лучинок и наказал дочери, чтобы кликнула его, как только чай закипит. Вернувшись, сел напротив гостя, скрестив по-турецки ноги.
Баят-бола подался вперед, облокотившись на столик.
— Говорят, куй железо, пока горячо. Надо оповестить мусульман, которым мы с вами можем верить, что в Германии образовано туркестанское правительство. И пусть знают, что это правительство крепко борется за создание туркестано-исламского государства. Но успех в этом святом деле может быть обеспечен только в том случае, если выступит народ. Немцы подходят все ближе и ближе, надо готовить людей. Открыто беседовать небезопасно. Нужно распространять слухи: дескать, заходил кто-то в чайхану и говорил то-то и то-то. Следует позаботиться, чтобы и в других махаллях об этом узнали. Вы, аксакал, возьмите на себя это.