— Я, пожалуй, ненадолго вас оставлю, бувиджан, — сказала Хафиза, поднимаясь с места. — Я сейчас должна побежать в библиотеку, а оттуда успеть еще в институт.
— Ведь ты проделала такой длинный путь, отдохнула б сегодня.
— Нет, бувиджан, у меня полным-полно дел. Если буду отдыхать, ничего не успею.
Старушка повернулась к невестке:
— Вы бы, милая, объяснили ей, что не дело чересчур утруждать себя. Этак здоровье потерять недолго. Вовремя делом заниматься следует, вовремя об отдыхе подумать…
— Ступайте полежите, Хафизахон, я сейчас разберу вашу постель, — сказала тетушка. — Есть верные приметы у стариков, уж лучше вам сегодня на улицу не выходить. Люди еще не слышали о вашем приезде, — если неожиданно увидят, сглазить могут.
— Я не верю в приметы, келинойи[9], — сказала Хафиза, рассмеявшись.
— Ой, не кощунствуйте! Молодая вы еще и ничего не понимаете. Я сейчас подпалю исырык-гармол, траву такую, и бабушка пусть окурит вас дымком. Верное средство от дурного глаза.
— Что ж, я не против исырыка. Во всяком случае, грипп его боится. Если кто считает окуривание вредным обрядом, тот ошибается. О пользе этой процедуры даже Авиценна писал. Ну-ка, если собираетесь разжечь исырык-гармол, то не медлите! Люблю его запах!
Тетушка заспешила в чулан, где на стенках висели пучочки сухой травы. А Хафиза тем временем забежала в дом и вынесла, вынув из чемодана, большой сверток. Разорвав бумагу, положила на колени бабушки сатиновый отрез на платье.
— Это вам, бабушка, — сказала она. — А вот это для тетушки! — и Хафиза развернула, встряхнув, готовое платье из черно-белого крепдешина. — Мама прислала. Сейчас модный фасон. Мама себе сшила и для келинойи.
— Ах ты, моя славная, ах, умница, — обрадовалась бабушка и похлопала пригнувшуюся к ней внучку по выступающим лопаткам. — Ну-ка поскорее разожгите исырык-траву да поближе поднесите к моей красавице! Ах ты, моя стройненькая! Она будет настоящим дохтуром! Теперешние дохтуры хвалят не только исырык-гармол, но и говорят, что кислого молока надо побольше пить, в народе давным-давно знали, что мумие очень полезно, а ученые только сейчас об этом проведали… да! Вы попомните еще, что я вам говорю. Многие народные средства помогают излечить недуги, с которыми даже дохтуры не справляются. Однажды твой покойный дедушка, царство ему небесное, упал с орешины и сломал себе ногу. А лекарь Хикмат дал ему мумие с горошинку величиной — и этой крупицей дед вылечил себе ногу. Среди табибов — лекарей, конечно, были всякие — и хорошие и плохие. А среди дохтуров разве нет и хороших и плохих?
Тетушка тлеющей на лопаточке травой стала обносить Хафизу со всех сторон. Отмахиваясь от сладковато-пряного дыма, от которого щипало глаза и першило в горле, Хафиза смеялась:
— Будет вам! Больно уж вы перехвалили лечение по старинке…
Закашлявшись, Хафиза не выдержала и убежала в свою комнату. Достала из шифоньера хонатласовое платье, наглаженное бабушкой к ее приезду, надела свои любимые белые туфли, взяла сумочку молочного цвета, привезенную отцом из Москвы, куда он ездил на съезд, положила в нее тетрадку и вышла из дому. Простучав каблучками по деревянным ступенькам, сбежала с айвана. И пока она, размахивая сумочкой, торопливо шла к калитке, бабушка плеснула ей вслед воды из пиалушки. Обернувшись, Хафиза улыбнулась. Она, хотя не верила в приметы, в душе была благодарна бабушке, которая пожелала добра ей, словно прознав, что внучка спешит из дому с единственной надеждой — повстречать сегодня Умида…
Но как только Хафиза очутилась на улице, тут же выяснилось, что адреса она не помнит. И письма Умида, все до единого, оставила в Фергане. Видно, о таких случаях и говорят: кто поспешит, тот людей насмешит. Но Хафизе вовсе было не до смеха. Подумать только, что стрясется, если те письма попадутся на глаза матери? Хафиза положила их на гардероб, думала, будет уезжать, заберет, да так и оставила. Экая досада! Мать начнет вытирать пыль, наткнется на них. Что же родители могут о ней подумать? Конечно, плохого не подумают, но у них будет лишний повод для беспокойства…