Иногда профессор на час и на два задерживал у себя Умида, вошедшего доложить о проделанной работе, сажал его напротив себя на стул и начинал рассказывать о том, что жил в былые времена в их махалле тщедушный и малорослый мулла, который, казалось, еле ноги волочит, и все думали, что стоит ветерку подуть посильнее, и он без труда подхватит его и понесет, как сухой лист. И вот однажды все целый месяц только о том и говорили, как этот мулла до полусмерти избил беданабаза[12] Хайитбая, которого за силу и бесстрашие до той поры люди почитали барсом старого города.
Умид уже неоднократно слышал из уст Салимхана-домуллы, и всякий раз с дополнительными подробностями, о том, как некогда он укротил разъяренного быка…
Умид всегда внимательно слушал, доставляя этим удовольствие профессору, и про себя дивился, что Салимхан-домулла ни разу не заикнулся в разговорах с ним о своем вкладе в науку. Умид никак не мог разобраться, от скромности ли его руководитель умалчивает об этом и чаще всего говорит на отвлеченные темы или подобно тому, как хирурги питают слабость к цветам, бабочкам, пернатым и находят отдохновение в игре на дутаре или тамбуре, как воспитательницы любят рассказывать детям о страшных разбойниках и хищных зверях, так и он, Салимхан Абиди, старается отвлечься хотя б на короткий миг от того, чем каждодневно заполнена его голова…
Вчера профессор, разоткровенничавшись, начал рассуждать: «Вот ты день-деньской трудишься, трудишься, из месяца в месяц, из года в год, суетишься, вертишься, как белка в колесе, а когда тебя начинают наконец замечать, ты уже приближаешься к возрасту, который не назовешь ни «весной», ни «летом», скорее всего это уже «осень». Глядь, и здоровье растерял, как деревья теряют в эту пору красу свою. И начинаешь жить одними только воспоминаниями. Пробуешь перед кем-то для утешения души своей похвалиться, что тобою некогда сделано, побахвалиться немножко — и видишь на лицах равнодушных собеседников всего только вежливые, снисходительные улыбочки. Глядят на тебя как на дряхлую развалину. И не потрудятся подумать, что не всегда же ты был таким, что когда-то и ты обладал немалой силой. Не только в мышцах она была, но и в голове. Что совсем только недавно тебе вспомнился совет Авиценны пить каждый день натощак простоквашу… Ложишься время от времени в стационар на обследование. Пробуешь даже по утрам заниматься физкультурой. Но стоит чуть перебрать меру в выпивке или принятии пищи, как тут же одна сторона абкаша — коромысла перетягивает и сердцу становится невмоготу…
Иногда прихватишь ружьишко и выходишь к реке пострелять уток и фазанов. Или выезжаешь в степь на газике с приятелями, гоняешься весь день за джейраном. Будто отдыхаешь. А сам думаешь, что пришло время, когда никакой нет пользы ни тебе, ни от тебя. Ослаб ум, притупился взгляд… И вдруг неожиданно для себя обнаруживаешь, что тебя больше ничто не интересует — лишь бы спокойненько дожить остаток жизни. И тут-то с неизвестно откуда взявшейся энергией начинаешь трудиться, пока не откажет мотор в груди: ведь неизвестно, сколько осталось жить, и надо успеть обеспечить семью…»
Умид слышал, что профессор редко кому раскрывал душу. И только тем, к кому проникался особым доверием. Умид сразу же понравился ему. Профессору, видать, захотелось на правах руководителя поучить его жизни: пусть не повторяет ошибок, допускаемых многими, а сразу же начинает думать о будущем.
Умид засмеялся, вспомнив слова профессора. Если бы кто-нибудь сейчас оказался рядом, мог подумать, что ему приснился приятный сон и он смеется во сне. «Настоящего-то нет еще, не рано ли думать о будущем?» — хотелось возразить профессору. И еще хотелось сказать домулле, что не следует все хорошее в жизни отождествлять с материальным обеспечением. Гораздо важнее оставить свой след на земле. Но вчера Умид не сказал этого. Молчал. И не просто молчал, а согласно кивал головой, слушая своего руководителя. Кто знает, может, домулла и прав. Ведь говорят же, что с возрастом меняется отношение ко всему…
Но разве нельзя это «отношение» воспитать в людях? Это не просто, но возможно. Человек все измеряет теми категориями, какие ему ведомы. Значит, надо сделать так, чтобы человек мог как можно больше узнать о жизни, о ее закономерностях и противоречиях. А как это сделать? Вот над этим и следует поломать голову — и таким маститым ученым, как Салимхан Абиди, и такой «зеленой рассаде», к которой относится Умид. Во всяком случае, главные помощники в этом — наука и искусство. У Умида в этом нет никаких сомнений. Однако Умид знает немало предприятий, руководимых людьми, озабоченными всего лишь перевыполнением плана да получением премиальных. Они не заботятся о духовном и нравственном совершенствовании коллектива. Следует признать, что там нередко проводятся беседы о пользе физического воспитания, о том, что надо создать свою волейбольную, а то и футбольную команду и бороться за первое место. Но ни разу в этом коллективе не было разговора, что хорошо бы выйти на первое место, состязаясь с параллельным предприятием в знании, допустим, мировой классической литературы, величайших произведений классиков-композиторов, шедевров изобразительного искусства. Нет, не было еще такого! Вместо этого, если выпадет после работы свободный час, люди отправляются в пивную, прихватив с собой бутылку «столичной» на троих. В чем смысл жизни этих людей?