- Фальшивка как фальшивка. В качестве улики не годится. Вам хорошо известно, что у меня даже пистолета нет.
- Пистолет можно найти, - успокаивает меня шеф. - Тот самый пистолет, да еще украшенный отпечатками ваших пальцев. Не понимаю, откуда вы взяли привычку швырять пистолеты за окно, где они попадают в руки посторонних. Не волнуйтесь, оружие убрано в надежное место.
- Прекрасно, - вздыхаю я и разваливаюсь в кресле. - Допустим, что инсценировку вы организовали по всем правилам. Но зачем?
- Пока - незачем, Питер. На всякий случай. Легче доверяться человеку, против которого имеешь известные улики. Доверие - прекрасная вещь, но оно не должно быть слепым.
Он переводит свои голубые глазки с меня на хрустальную люстру.
- Если я не ошибаюсь, у вас опять была краткая беседа с Хиггинсом.
- Он потребовал мой паспорт для проверки...
- И больше ничего?
- Вы просто забавляетесь, сэр. Будто Хиггинс - не из ваших людей.
- Хиггинс действительно из моих людей, - отзывается шеф и принимается рассматривать свои короткие пухлые пальцы, которые в это время выбивают легкую дробь по столу. - Но он служит и в полиции. А любой слуга двух господ...
В дверь стучат, и на пороге появляется Ларкин.
- А! - восклицает Дрейк. - Вы как раз вовремя: мы тут говорим о полицейских, которые служат двум хозяевам сразу. Очень увлекательная тема.
- Эта тема весьма банальна, дорогой, - возражает смуглый гость, устремляя на хозяина свой тяжелый неподвижный взгляд. - И давно исчерпана.
- Однако она нередко возобновляется в новых вариантах, - не унимается Дрейк.
- Надеюсь, вы меня пригласили не затем, чтобы слушать варианты старой песни, - хладнокровно отзывается гость.
- Садитесь и слушайте, - Дрейк меняет тон и, выждав, пока гость расположится поудобнее, заявляет: - Речь идет о новом проекте. Проекте Питера. Питер, вам слово.
Я кратко и исчерпывающе излагаю свой проект. Выслушав меня, Ларкин сухо замечает, что это уже нечто более реальное, и переходит к вопросам. Кратким и цепким вопросам профессионала, прощупывающим операцию по всем швам.
- Да, это уже нечто более реальное, - подытоживает бывший полицейский, покончив с вопросами. - После проверки по всем каналам, пожалуй, можно будет приступить к подготовке.
- Смотрите, чтобы ваши проверки не затянулись, - роняет Дрейк.
- Проверка отнимет ровно столько времени, сколько будет необходимо.
Кроме ледяной улыбки Ларкина, я вижу знак, который подает мне шеф: "Мотай отсюда!"; я прощаюсь и ухожу - пускай звери рычат друг на друга без свидетелей.
- Вы ужасно аппетитная женщина, Дорис. Здоровый дух в здоровом теле вот что вы такое.
- А вы, мистер Питер, - ужасный льстец, - произносит Дорис по своему обыкновению.
Я застал ее в номере за сменой белья. Она работает, а я сижу в потертом кресле, выжидая, когда можно будет занять любимое горизонтальное положение.
- Вы, конечно, уже знаете новость? - выпрямляясь, спрашивает Дорис.
- Ничего не знаю. Какую новость?
- Ну как же! Вашего соотечественника пристукнули.
- Это невозможно!
- Абсолютный факт! - говорит хозяйка гостиницы. - Его труп нашли в каком-то заброшенном доме, через две улицы отсюда. Вот чем кончается дело, когда человек собьется с правильной дорожки, - нравоучительно добавляет она. - Сначала гашиш, а потом - пуля.
- Полиции придется повозиться...
- И не надейтесь! Для полиции такое происшествие - мелочь, мистер Питер. Если хотите знать, она даже рада, когда такие типы убивают друг друга. Это облегчает ей работу.
- Глоток виски, Дорис? Совсем маленький!
- Вечером я воспользуюсь вашим приглашением, мистер Питер, а сейчас не могу. Не то еще сопьюсь. - И Дорис с улыбкой исчезает.
Не знаю, приходилось ли вам замечать, с каким особым удовольствием ложишься одетый на только что застланную постель. Конечно, не в обуви. Ноги можно положить на спинку кровати. Вы ложитесь, прикрываете глаза и начинаете размышлять, расплетать узел своих забот, пока не увидите, куда привела ниточка.
В самом деле, полиция вряд ли станет возиться и проводить сложные анкеты по поводу убийства некоего торговца наркотиками, да еще эмигранта. Убийству уделят строчек пять в "черной хронике", после чего оно будет предано забвению. Дело сдадут в архив, откуда при надобности его нетрудно будет извлечь. А возникнет такая надобность, и будет ли оно извлечено на белый свет, - это зависит только от моего шефа. Больше ни от кого.
У бедняги Майка была привычка торопиться в разговоре. И поскольку он торопился, то допускал ошибки, а поскольку допускал ошибки, ему приходилось их поправлять. Очевидно, так же он действовал и в жизни. Но в жизни исправлять ошибку можно не всегда. Поправки наносят другие люди. И обязательно не в твою пользу.
В эти места его занесло волей случая. Благодаря торговле гашишем в розницу и связям с другими такими же мелкими торговцами ему удалось добраться до шефа. В его пылающей физиономии Майк увидел восходящее солнце своей большой удачи. И предложил ему план, в который, наверное, и сам поверил, - план быстрого обогащения. Ему хотелось блеснуть и стать доверенным лицом шефа.
Момент был весьма подходящий: самому Дрейку уже тесно здесь, на глухой улочке, которую он превратил в свою империю. Он уже задыхается здесь, с его-то размахом. Жажду новых завоеваний породила идея пересылки мизерного пакетика с гашишем через Балканы, потому что путь по Средиземноморью день ото дня становится все сложнее и труднее. А потом огонек идеи разгорелся в пожар мечты о постоянном солидном канале переброски наркотиков в огромных количествах. Однако в один прекрасный день выяснилось, что эта мечта - мираж, и виновник разочарования поплатился за легкомыслие. Приговор над ним приведен в исполнение, а его место занял другой человек. Этот человек - я, и я должен нести двойное бремя: ответственность за убийство, которого не совершал, и ответственность за операцию, проводить которую должны были другие. Перспектива блестящая, ничего не скажешь. Как это выразилась Дорис? Сначала - гашиш, а потом - пуля.
Некоторое время я колеблюсь, какую позицию занять при таком положении вещей: позицию пессимиста ("дела плохи") или позицию оптимиста ("могло быть и хуже"); потом замечаю, что посередине между этими двумя непримиримыми позициями возник силуэт молодого человека с бледным лицом, в черном плаще и черной шляпе; ни дать ни взять "погребальный" Райт, с той разницей, что от него веет не цветущей сиренью, а холодным дуновением смерти.