Мои волнения кончаются в тот же вечер, когда мы с супругой ужинаем в саду отеля, под открытым небом. Вечером здесь играет оркестр, есть и дансинг, и совсем не удивительно, что мою спутницу приглашает танцевать воспитанный молодой человек, говорящий по-немецки. И безукоризненно сдержанная Линда - то ли от скуки, то ли из желания уязвить меня, тут же встает с места и идет танцевать с безукоризненным молодым человеком.
- Когда вернетесь в гостиницу, вас будут ждать, - слышу я за спиной тихий голос. - Соседний номер слева. Можно пройти по балкону.
Мне не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кто говорит; по голосу я узнаю Бояна.
- А если она не уснет? - так же тихо спрашиваю я.
- Она уснет.
Вот и все.
Линда в сопровождении кавалера возвращается за столик, не обнаруживая признаков оживления. Больше того, к концу ужина, когда мы доедаем десерт, она совсем сникает. Не знаю, во что именно ей положили снотворное - в еду или питье, но средство явно действует, медленно и верно. Она то и дело подавляет зевки, наконец я слышу долгожданные слова:
- Кажется, пора спать.
- Пожалуй, - говорю я с непривычной уступчивостью.
И мы удаляемся к себе в номер. Наконец-то! Первый вечер медового месяца и все прочее.
- Вам не кажется, что воспитанный человек на вашем месте все-таки перебрался бы на диван, - говорит Линда, снимая легкий жакет.
- Наоборот. Воспитанный супруг должен постоянно находиться около супруги.
- Вы прекрасно знаете, что наш брак - фикция, - напоминает моя супруга, доставая из-под подушки ночную рубашку.
- Да, но это не значит, что и отдых у меня должен быть фикцией, заявляю я.
Она собирается возразить и поворачивается к двери в ванную, но у нее нет сил ни дойти до ванной, ни продолжать спор. Линда присаживается на кровать, потом ложится - просто так, на минутку - и скоро погружается в здоровый, освежающий сон.
На всякий случай я выкуриваю целую сигарету, причем хожу по комнате и время от времени натыкаюсь на мебель. Никакой реакции.
Потушив свет, я выхожу на балкон. В сущности, это терраса, которая тянется вдоль всего фасада гостиницы, и от балкона соседнего номера меня отделяет стеклянная плита-перегородка. Не нужно быть акробатом, чтобы, встав на парапет, спрыгнуть к соседям. Оглядевшись по сторонам - не смотрит ли кто, - я так и делаю.
Как я и ожидал, в соседнем номере меня ждет Борислав. После обычных в таких случаях объятий и похлопываний по спине я говорю:
- Как бы она не догадалась, что ее усыпили.
- Не догадается, - успокаивает меня Борислав. - Это тебе не прежние препараты, от которых потом целый день ходишь, как пьяный.
- Ну? Ты все еще не куришь? - интересуюсь я, глядя на идеально чистую пепельницу на столике.
- Да нет... курю... когда угостят... - смущенно бормочет Борислав. Надеюсь, ты не оставил сигареты в номере.
Мы закуриваем и тут же приступаем к обсуждению вопросов, стоящих на повестке дня. Я коротко объясняю, что сумел узнать и с какой миссией прибыл на родную землю.
- Да, Эмиль, достанется тебе, - говорит мой друг. - Но что делать, раз я засвечен.
- Не стоит об этом, - говорю я. - Не все ли равно, кто - ты или я...
- Все-таки на этот раз была моя очередь лезть в мясорубку...
Мой друг явно сокрушен тем, что переложил на меня неприятную обязанность лезть в мясорубку, и я не сомневаюсь, что он готов хоть сейчас заменить меня, но в нашем деле не приходится уповать ни на очередность, ни на личные желания.
- Не стоит об этом, - повторяю я. - Давай обдумаем, что делать.
- Что ты предлагаешь?
- Предлагаю больше не давать ей снотворного.
- Думаю, такой необходимости больше не будет. Пришлем к тебе на пляж Бояна.
- Боян уже был в ресторане.
- Он появился только на минутку, когда она танцевала.
- Все равно. Не надо рисковать.
- Можно подослать лейтенанта.
- Отлично! Лейтенант - парень толковый. Завтра я пошлю по почте открытки. Значит, пускай приходит послезавтра.
- От него ты получишь инструкции генерала, - говорит Борислав и, взяв из пачки новую сигарету, добавляет:
- А теперь, браток, садись и пиши.
Вот уж чего терпеть не могу, так это писанины. Но никуда не денешься. В нашем деле без письменной работы нельзя. И я сажусь и пишу, пока не отнимается рука, потом собираю исписанные страницы и кладу в большой конверт.
- Ну и как, по-твоему, - интересуется Борислав, принимая пакет, - там одна контрабанда или что-нибудь еще?
- Откуда я знаю! Пока налицо контрабанда, но не исключено, что выплывет и другое.
- Но что именно?
- Откуда я знаю!
Небо за окном начинает светлеть. Значит, я и правда много написал или же отвык от письменной работы и долго возился.
- Ну, всего, - говорю я. - Боюсь, что теперь увидимся не скоро.
- Главное - увидеться, а скоро или нет... Ты смотри, будь осторожнее...
Он хочет добавить какой-то совет, но, видно, спохватывается, что это будет лишнее, как и предупреждение об осторожности, и только обещает:
- Завтра утром твой доклад будет на столе у генерала.
Линда спит непробудным сном, свернувшись в клубок от холода; укрыться она не может, потому что легла прямо на одеяло.
"Надо бы оставить тебя продрожать всю ночь", - думаю я. Но, будучи человеком отзывчивым, снимаю с нее туфли, расстегиваю молнию, стягиваю юбку, не без труда вытаскиваю из-под Линды одеяло и укрываю ее до подбородка.
Мне кажется, что я закрыл глаза только на минутку, но когда я их открываю, в окно льется яркий солнечный свет, соседняя кровать пуста, а из ванной слышен плеск воды. Не вставая, я протягиваю руку к телефону и сонным голосом заказываю завтрак в номер.
Завтрак появляется почти одновременно с Линдой, нельзя не признать, что Линда выглядит гораздо аппетитнее. Но я не собираюсь сообщать ей об этом. Кроме того, она первая начинает разговор.
- Кто вам разрешил раздевать меня? - интересуется ледяным голосом моя супруга, располагаясь на диване и кутаясь в махровый халат.
- Раздевать? Вас? Я? Может, вы обвините меня еще в чем-нибудь?
- Вчера я легла одетой, - настаивает на своем Линда. - Мне так хотелось спать, что я легла не раздеваясь.