- Логично, - признает рыжий.
Он устремляет задумчивый взгляд к потолку и, выпустив в направлении хрустальной люстры струю дыма, спрашивает у Ларкина:
- А почему вы думаете, что мы имеем дело с "Интерполом", а скажем, не с ЦРУ?
- Ну, какой интерес ЦРУ заниматься подобными аферами?
- Вот и я спрашиваю, какой интерес?
Ларкин, видимо считает, что этот вопрос к нему не относится, он и не думает на него отвечать.
- Мне кажется, - говорит он, - что сейчас гораздо важнее установить, от кого Мортон получает сведения.
- Да, в самом деле, - спохватывается Дрейк. - А что вы думаете по этому вопросу?
- Полагаю, что не так уж трудно добраться до истины.
- Каким образом?
- Естественно, методом исключения, единственно возможным в сложившейся ситуации. Насколько я знаю, об операции известно только троим... Или, может, я ошибаюсь?
- Нет, нет, вы не ошиблись, - говорит Дрейк. - Только нас трое, и больше ни один человек.
- Полагаю, что лично вы вне подозрений...
- Благодарю за доверие.
- Я тоже вне подозрений, причем это довольно просто доказать: вы знаете, какая сумма полагается мне в случае успеха операции. Неужели же я похож на идиота, способного лишиться таких огромных денег ради интересов "Интерпола"?
- Следовательно? - позволяет себе задать вопрос шеф.
- Следовательно... - Ларкин пожимает плечами, мол, он не намерен отвечать на дурацкие вопросы.
- Ну а вы, Питер, что можете сказать в свою защиту? - обращается Дрейк ко мне.
- Ничего, - отвечаю я.
- Как так "ничего"? - удивляется рыжий. - Смотрите, как оправдал себя Ларкин. А вы - "ничего"!
Американец невозмутимо молчит, хотя, вероятно, видит шефа насквозь.
- Да, вы оба ставите меня в трудное положение, - после короткой паузы признается Дрейк. - Один то и знай молчит, будто в рот воды набрал, а другой то и знай оправдывается.
- У меня нет намерения оправдываться, - холодно возражает американец.
- Да, надо сказать, вы абсолютно спокойны, - говорит Дрейк. - Видите, Питер, какую самоуверенность приобретает человек, который служит в ЦРУ.
Он бросает окурок сигары в пепельницу, не потрудившись потушить его, лениво встает с кресла и уже другим тоном произносит:
- Думаю, что нам пора кончать.
И поскольку американец продолжает сидеть, не говоря ни слова, Дрейк поясняет:
- Кончать с вами, Ларкин.
- Не важно, кому я служу - ЦРУ или кому-нибудь еще, - все так же невозмутимо говорит Ларкин, вставая, - но за меня есть кому заступиться, Дрейк. Людям, которые мне покровительствуют, известно все. Даже та подробность, что я в данный момент нахожусь в вашем кабинете.
- Ну вот, наконец-то вы раскрыли свои карты! - восклицает шеф и разражается хриплым смехом. - Значит, я поймал вас на удочку. Больше мне ничего не нужно, уверяю вас.
Он смотрит на Ларкина своими маленькими голубыми глазками и пренебрежительно машет рукой.
- Теперь можете идти. И лучше не попадайтесь мне на глаза.
Дрейк подходит к письменному столу, и я догадываюсь, что он нажимает невидимую кнопку звонка. И даже если бы я не догадался, то внезапное появление Боба и Ала достаточно красноречиво говорит об этом.
- Проводите его, - приказывает шеф. И добавляет фразу, заставившую американца споткнуться в дверях. - И чтобы никакой крови в коридоре. Отведите его к Марку, в подвал.
- Послушайте, Дрейк! - В голосе Ларкина нет прежней невозмутимости. Вы угадали: я действительно служу в ЦРУ.
- Знаю, знаю, - сговорчиво замечает шеф. - Но что поделаешь: все люди смертны, даже те, кто служит в ЦРУ.
Гориллы хватают американца, и в эту минуту Ларкин, забыв о своей выдержке, вдруг начинает кричать и вырываться, но Боб тычет ему в зубы кулаком, а Ал выворачивает руку до тех пор, пока Дрейк не урезонивает их:
- Успокойтесь, ребята. Я же сказал: никакой крови.
Марк и на этот раз сделал свое дело аккуратно. Марк - исполнитель образцовый. Посланник смерти, проникшийся полным сознанием ответственности за выполняемую миссию.
Труп бедняги Ларкина, как и следует ожидать, хорошо упакован. Гориллы заботливо укладывают его в багажник машины, которая направляется к берегам Темзы.
- Должен вам сказать, Питер, что я всегда был сторонником подобного способа захоронения, - говорит мне по этому поводу шеф. - В нем есть некая особая торжественность... и еще - что может быть достойнее, как отплыть вниз по течению нашей древней реки в страну вечного покоя. Да, это в духе добрых британских традиций. Вам, людям с континента, возможно, это непонятно, но мы, дружище, морская держава, море всегда было для нас матерью.
Дрейк произносит эти слова с таким пафосом, что они, пожалуй, способны вызвать слезы умиления у тех, кто его не знает. Но я-то его знаю. Настолько хорошо, что даже испытываю нечто похожее на сострадание к этому типу Ларкину, который, несмотря на свою отвратительную роль и отвратительный характер, в конце концов был просто винтиком в чудовищной машине.
Следующие дни проходят вполне спокойно, то есть я почти не общаюсь с Дрейком, который, хотя и притворяется безразличным, явно потрясен вторжением в его жизнь сильного конкурента. Не в том смысле, что он боится мести ЦРУ: пускай себе ЦРУ ищет исчезнувшего Ларкина, если ему больше нечего делать. Просто Дрейку нужно время на то, чтобы хорошенько проанализировать свои планы и внести соответствующие коррективы.
Пользуясь сложившейся ситуацией, я позволяю себе чаще покидать нашу неприглядную улицу, чтобы побродить по широким бульварам и площадям города. И делаю я это вовсе не потому, что хочу изучить Лондон, просто мне хочется хотя бы на время освободиться от ощущения удушья, которое обычно возникает при длительном пребывании в замкнутом пространстве, будь то застрявший между двумя этажами лифт или зажатая между двумя шеренгами домов Дрейк-стрит. Нет, я не имею ни малейшего желания изучать Лондон и его достопримечательности. Я просто бесцельно расхаживаю по улицам в кратких промежутках между частыми ливнями, чувствуя, как меня со все сторон окутывает своеобразная атмосфера города, пропитанного осенней влагой и духом минувших эпох.
И пока я лавирую в толпе или, занятый своими мыслями, шагаю по опустевшим тротуарам, в моей памяти откладываются картины улиц Сити и заполненных народом широких торговых артерий. Она запечатлевает громаду собора святого Павла, увенчанного огромным куполом; вонзенный в свинцовое небо шпиль Биг-Бена; длинный и мрачный фасад парламента с его псевдоготическим стилем и еще более мрачный фасад дворца Сент-Джеймс; массивную колоннаду Британского музея и Биржи; всегда оживленный Лондон-бридж и неприветливый Тауэр-бридж. Все эти фронтоны, колонны, тронутые паутиной времени башни, темные куполы, бронзовые памятники и мраморные фонтаны представляют собой страницы биографии с годами поблекшей, но все еще не утратившей своего величия империи.