На третью ночь за мой снова пришли. Соединили с сихром и поместили в грузовой отсек корабля. Я смотрел глазами сихра, но часть моего разума задавалась вопросом, смогу ли я смотреть и своими глазами тоже. Было невозможно понять, как это сделать – ведь когда я смотрел на стены отсека, мне казалось, что смотрю я своими глазами. Но мой собственный угол зрения был намного уже, чем то, что я видел сейчас, поэтому разумом я понимал, что смотрю, используя сихра, но не мог отделить его от себя. Я чувствовал, как во мне разгораются голод и жажда, и не мог противостоять им.
Тогда я испытал догадку, пришедшую мне в голову: попробовал почувствовать на своей спине наездника. На моей гладкой спине, которая возвышается над блестящими длинными лапами – на ней что-то есть? Что говорят мне мои ощущения? Я втянул воздух через ротовое отверстие, сглотнул слюну. Во рту две пары клыков лязгнули от резкого движения челюстью. Я попытался пошевелить головой, но не смог. Моё тело качнулось вправо, и я увидел соседнего сихра. Голова могла поворачиваться только вместе с телом. На спине я чувствовал тяжесть, которая немного давила в том месте, где обычно у меня была шея. Едва уловимая разница в температуре спины и ног помогла понять, что на спине у меня что-то тёплое. Я вновь повернул тело вправо, чтобы рассмотреть соседнего сихра.
Он не показался мне огромным и был одного со мной размера. На спине у него лежало тело такаи, живот и плечи которого были прикреплены к сихру чёрными ремнями. Тело заключено в броню из лавы. Ну конечно! Чтобы никто не смог снять наездника точной стрелой. Из головы такаи к голове сихра вели две трубки. Глаза наездника зияли белками без зрачков. Был ли у меня на спине такой же наездник? Я хотел закрыть глаза, чтобы сосредоточиться, но век не было. Может, мне сбросить наездника? Тогда мы сможем разъединиться? Непонятно, что в таком случае станут делать надсмотрщики. Лучше пока не совершать резких действий.
А что, если дать моему настоящему телу какую-то встряску? Потрясти в прямом смысле слова? Я попробовал повторить движение, которое делают намокшие животные, отряхиваясь. Один из ниббов шагнул ко мне. Он сощурил глаза, рассматривая меня и того, кто был наверху. Корабль тряхнуло, лёгкий толчок дал понять, что мы приземлились.
Откинутая дверь глухо ударилась о песок, и мы двинулись в ночь. Впереди я видел дрожащие огни факелов. Мы снова приближались к поселению такаи. Я опять не смогу помешать сихру разрывать их, и это намного хуже, чем просто быть безучастным зрителем: сихр черпает мою волю, мой разум, чтобы нападать на них. Но как же мне вычерпать его самого? Эта связь должна работать в обе стороны, ведь мы – один организм, пока я остаюсь наездником.
Тем утром я был возвращён в привычный ящик с ощущением, которое сводило с ума: собственные руки виделись мне багровыми от крови моих соплеменников. Я сделался их убийцей и потерял право называть их своими.
Но я всё ещё помню Бетти. Я буду её искать.
У меня начался жар. Они снова кололи и снова таскали меня в белую комнату. Там я видел её. Бетти, кругом Бетти. Её образ заполнил белые пятна стен, смотрел на меня с потолка. Он был в лице моего стража, а потом – на дне деревянного ящика. Я звал её потрескавшимися губами, а гудение в моей голове отвечало невнятными фразами утопленника. Голова раскалывалась на части, и сквозь боль я слышал собственный хриплый шёпот: «Бетти. Моя Бетти».
Полученные данные совсем не нравились Хью.
– Я видел, как сихр пытался сбросить номера двадцатого, – доложил ему один из стражей.
Капитан, хоть и неохотно, раскрыл Хью причины, по которым номер двадцать был так важен для миссии: его предки обладали даром шаманов – взаимодействовали с животными на своей планете. Командование полагало, что такая способность даст двадцатому большое преимущество перед остальными наездниками, и он сможет стать вожаком отряда.
Повторные дозы рапилия не устранили остаточные воспоминания номера двадцать. Одно из них было наиболее часто повторяющимся – такайка по имени Бетти. Хью испытывал некоторое уважение к этому парню – он держался за своё воспоминание о ней и, видимо, черпал из него силы сопротивляться действию рапилия. Возможно, потребуется устранить её физически и продемонстрировать это Двадцатому, чтобы перекрыть его положительные эмоции глубоким шоком. Хью вызвал капитана, собираясь сообщить ему свои соображения.