Но Джек, отступив от Пищурина, глядя на него прямо и честно, отрицательно покачал головой.
Отказ Джека и расстроил Пищурина, и расстрогал его.
— Да… Жаль… Ты прав, Джек. Я вижу: ты честный пес, не то, что мы — писатели. Чуть что — лезем к гениям в соавторство. Не думая о дистанции и степени таланта. Я ценю твою порядочность, Джек, и преклоняюсь пред тобой! — Растроганный до слез, он обнял честного пса, прошептав ему в лохматое ухо: — А мы, люди, сплошные эгоисты! — Увидев, что через окна в комнату пробивается утренний рассвет, он, зевнув, сказал Джеку: — Прости меня, честный Джек, я тебя совсем утомил. Тебе, конечно, хочется спать, а я тебя мучаю своими идеями и забавами. Прости. Иди бай-бай…
Джек послушно ушел к порогу и свернулся калачиком на ковшике.
А Пищурин в блаженном состоянии лег на диван и сразу уснул.
Проспав до десяти часов утра, Пищурин проснулся с бодрым настроением и сразу побежал к порогу — поглядеть, как себя чувствует Джек. Но, к его удивлению, умного пса на коврике не оказалось. Он покликал его дома и на улице, но Джек не появился.
«Наверное, он удрал домой, — подумал Пищурин. — Надо позвонить Берасову, сегодня воскресенье, он дома. А то все может случиться с Джеком».
Выйдя на улицу, Пищурин с приятным удивлением увидел: погода за ночь изменилась к лучшему. Над ним в небе с веселой синью между лениво плывущих белых облаков проглядывали острова небесного купола. И через расчищенный от облачного одеяла голубой прогал восточного небосклона выглядывало с золотой лучистой радостью животворящее солнечное око. Словно радуясь встрече после недолгой разлуки, земная природа рядилась в праздничный лучистый блеск светила. Без кисеи туманной пыли, которую разогнали солнечные лучи, яркими и четкими стали очертания домов дачного поселка, которые прятались под сень листвы и хвои деревьев. Все вокруг выглядело сейчас радостно, нарядно, величаво. После вчерашнего дождя воздух был насыщен влажным ароматом цветов и растительности, какой бывает только в середине лета. Скучного серого пейзажа, удручающе действовавшего на вчерашнее самочувствие, как не бывало.
Пищурин шел к железнодорожной платформе через дачный лесопарк и удивлялся чудесным превращениям в природе. На платформе он вошел в кабину телефона-автомата и набрал домашний номер Берасова.
— Алло, слушаю, — раздался в трубке его спокойный голос.
— Привет. Это я, Пищурин.
— Привет, Жора.
— Твой пес дома?
— Дома. А что?
— А ты знаешь, какой он у тебя умница? Знаешь?!
— Да, ничего пес, не хуже других, — согласился Берасов.
Его невозмутимый тон совершенно вывел из себя Пищурина.
— Что значит «не хуже других»? Ты думай, что говоришь! Он гений, твой пес! И петь, и танцевать, и разговаривать, даже писать умеет художественную прозу…
— Да ну?! — надменно хихикнул Берасов. — А я и не знал!
Пищурин еле удержался, чтобы не обозвать Берасова идиотом.
— Чего «да ну»?! Что «а я и не знал»?! — возмущенно передразнил он Берасова. — Твой Джек всю ночь у меня на даче пел, танцевал, разговаривал, писал прозу, а ты «да ну»!
Берасов засопел в ответ и, помолчав, спросил:
— Джек всю ночь… у тебя… пел и плясал? Не понял?
— Да ты же его вчера оставил у меня на даче! На всю ночь! Не заметил, что ли?
— Да не оставлял я у тебя вчера Джека! Он вместе со мной вчера в тамбуре электрички ехал в наморднике…
— А где он сейчас?
— Вон лежит на полу. Разлегся! Сводил я его утром рано в кусточки, он отметился, поел, теперь отдыхает, собачий сын!
— А ты спроси-ка у него: где он был сегодня ночью?
— У кого спросить? — В тоне Берасова юморок теперь отсутствовал.
— Да у Джека твоего, который умнее нас с тобой! У пса! Ты понял или нет?
— Слушай, Жорка, я таких шуток не люблю, ты меня знаешь, и не надо меня разыгрывать, — с обидой выговорил Берасов.
— А я тебя и не разыгрываю, я серьезно! Спроси у Джека: где он был сегодня ночью. Он тебе сам расскажет, как пел, плясал…
Но Берасов не дал договорить и опередил Пищурина: