— Теперь расскажи сделанное тобой.
— Я увидел, что Пророка гонят палками среди стада свиней и кидают в него нечистотами. И увидел я, что племя смеётся над тем, как он спотыкается и падает, и встаёт каждый раз всё труднее, и кричит ему — Ну скажи своему богу, пусть он вступится за тебя! И я решил вести стенокат на них.
— Пророк дал какой-то знак? У тебя были ещё какие-то приказы, по которым следовало начать бой?
— Нет, я решил сам, поскольку увидел…
— Ты уже сказал ранее, почему решил действовать без знака и приказов. Что ты сделал в исполнение решения?
— Я произнес молитву о поражении ничейных, вставших против пути Высшей воли.
— Дословно!
— Во имя воли Твоей, творящейся во всём, да придёт закон Твой в землю эту, ради поражения презирающих путь Твой да явятся мощь и сила руками несущих её!
— Каков был ответ?
— Двигатель увеличил мощность, пришли в движение катки, руль легко управлял направлением хода стеноката.
— Продолжай.
— Стенокат сбросил укрытие и набрал полную скорость, мы быстро преодолели расстояние до края долины, оказавшись в виду ничейных. Я увидел Пророка уже не в картинке, передаваемой с совла, а своими глазами. Он лежал среди свиней и был в крови и нечистотах. Я…
— Пророк подавал знаки? Он был жив и в сознании?
— Он был в сознании и не подавал знаков. Он рыдал и не мог ничего сделать. Я произнес молитву о сокрушении…
— Дословно!
— Ради движения воли Твоей, несущей Высший путь в землю сию, пусть не минует восставших против Тебя гнев Твой!
— Что последовало за этим?
— Двигатель стеноката остановился. Орудие в левом “бычьем лбе” сделало самопроизвольный выстрел, при этом снаряд не вышел из ствола, ствол раздуло и надорвало. Стрелок на правой установке сделал попытку выстрела, заряд не воспламенился. Я приказал техникам запустить двигатель молитвами и стрелкам заново подготовить орудия. Также я передал в рубежный лагерь приказ нанести удар совлами.
— Продолжай.
— Двигатель не запускался. Ни одно из орудий не получилось изготовить к стрельбе, у всех оказались заклинившими механизмы наведения. Из лагеря сообщили, что удалось поднять только три совла. Эти совлы появились над ничейными как раз тогда, когда Пророк смог подняться на ноги. После этого…
— Скажи о своих намерениях и действиях.
— Я передал сигнал на остальные машины всеми силами явить Высший гнев и сдал командование стенокатом помощнику… Я сказал ему, что лучше сейчас мне не находиться здесь. Сойдя со стеноката, я бегом направился к Пророку, чтобы защитить его. Я закричал ничейным, чтобы убоялись они Высшего гнева.
Непроницаемые лица судей стояли в памяти Годона Селиота, ровный голос ведущего допрос снова и снова звучал в ушах.
— Мы знаем, что произошло дальше. Доклад об успешном принесении скинии к народу Соу оглашён в суде. Также оглашён доклад о повреждениях техники, которой была снабжена эта скиния. Ты слышал и понял то, что стало ответом на твою молитву?
— Да.
— Скажи.
— Двигатель и привод стеноката сломаны, двигатель можно использовать только на запчасти. Орудия удалось привести в годность только ремонтом с многочисленными молитвами, в том числе с многократными молитвами на простые действия. У пяти совлов необратимо повреждена система управления.
— Ты понимаешь, почему это произошло?
— Я проявил самонадеянность в молитве. Я должен был просить о действиях, а попросил помощи в намерении. Я не справился с определением того, чего прошу.
— Это грубая ошибка, непростительная для допущенного к работе Молящегося и преступная безответственность для Молящегося высокого звания. Но ты совершил куда худшее. Скажешь или услышишь?
— Я не вижу в сделанном мной худшего, чем сказал. Говори.
— Разве твоя молитва была просьбой? Разве ты предался Высшей воле в своих словах? Разве была в твоей молитве готовность принять любой ответ? Ты не просил, ты требовал. Ты требовал от Высшего вмешаться по твоей воле!
— Я не требовал! Я призывал его на помощь страдающему на пути Высшей воли!
— Ответа Высшего тебе недостаточно? Кто получает ответом на слова огонь и обломки? Тот, кто обратил к Высшему слова, противные Его воле и в намерении, ему чуждом. Ошибки и глупость Он оставляет без внимания, но нечестие отринувшего путь Завета карает без промедления!
— Вы обвиняете меня в том, что я в своих намерениях оставил путь Завета?
— Происшедшее не оставляет другого суждения.
Это воспоминание снова и снова заставляло Годона Селиота останавливаться в хождении по камере и сжимать кулаки. Он набирал воздуха, чтобы выкрикнуть хотя бы стенам ответ на это проклятое "происшедшее не оставляет другого суждения", но снова и снова молча продолжал ходить. Самым скверным было то, что у него тоже не находилось другого суждения.
Выработанный бессчётными молитвенными тренировками навык мгновенно обращать мысль в связные фразы не позволял даже мысленно просто кричать "нет, это не так!" Обязательное прохождение мысли от цели до действия, то, что уже много лет делало его Молящимся, не оставляло возможности спорить только со словами обвинителя, оставляя в стороне их суть.
"Никто больше не знает меня перед Высшим, а я по-прежнему не знаю иных рассуждений, кроме как от Высшего" — горько усмехнулся бывший кир-цев, — "Впрочем, когда меня выкинут подыхать в пустыню, это не будет иметь особого значения". Этот приговор не был единственно возможным. Отверженного могли отправить на вечные каторжные работы вместе с осужденными за тяжкие преступления простодушными. Сейчас Годон Селиот не знал, какой исход он бы предпочёл. Впрочем, и предпочтения его тоже значения не имели.
Шум и множество шагов в конце коридора прервали безвыходные размышления. К решетке подошел человек в черном одеянии вестника суда в сопровождении четырёх стражей. Один из них отпер и открыл решётку. Вестник развернул свиток. "Вот и исход," — подумал Годон Селиот. — "Изгнание или каторга? Ставлю на изгнание".
— Ты, кого раньше знали перед Высшим как Годона из семьи Селиот! Ты слышишь и понимаешь меня?
— Слышу и понимаю. Читай, что там у тебя написано.
— О твоей участи вынесено решение особого суда и Синклита. Тебе даётся возможность ещё одного служения. Если ты сумеешь его исполнить во благо пресуществления Высшей воли, тебя опять узнают перед Высшим. Возможно, жизнь ты тоже сохранишь. Ты принимаешь новое служение?
— Принимаю, — ответ опередил любые мысли.
— Ты принял служение, — вестник сделал пометку на свитке. — Хорошо. Отсюда ты направишься в скинический совет. Отныне ты — Пророк скинии, отправляемой в землю Архаб к народу Хаб-Элми, дабы принести в эту землю волю Высшего и привести народ сей под закон людей Завета. На время этой скинии люди Завета знают тебя перед Высшим как Пророка. Остальное — при подготовке, — вестник отошел от камеры и жестом указал на выход.
Стенокат на огражденном рабочем поле Техниона напоминал муравейник — столько людей суетились вокруг него. Каждый из катков, диаметром по пояс человеку, устанавливала целая бригада простодушных, и около них суетился управляющий ими хативан, постоянно сверяясь с записями. Работы по подготовке скинии регулярно проверялись, и никакая срочность не служила оправданием замеченному несоответствию. За первые три дня подготовки уже два хативана были сброшены в рабочие без права работы с записями, притом один из них с запретом на повторное восхождение. Ниор-цев Шенай Бартеом, руководящий подготовкой скинии, не был склонен к снисхождению. На рабочем поле нарастало напряжение куда большее, чем обычно в таких случаях. Все слышали, что эта скиния особенная, но чем и почему, знали очень немногие.
Шенай Бартеом был из числа немногих, и на этот раз привычная избранность старшего его тяготила. Сейчас он осматривал крепления бортов к задней стенке, пытаясь привычным занятием подавить неприятные размышления, благо махина выше человеческого роста содержала огромное количество деталей, и места для недоработок хватало. Но по распоряжению скинического совета на рабочее поле были собраны все самые опытные в технике Молящиеся и после них ниор-цеву редко удавалось что-то найти. Шенай Бартеом встряхнулся и поднялся внутрь стеноката, решив проверить подготовку оборудования.