У Левы была еще одна странность — он непременно хотел жениться. Раз в году он поселял в своем доме претендентку. Будущая жена — над этим Авилов и Абрамович-старший бесконечно потешались — выдерживала ровно три месяца и ни минутой больше.
— Как твоя балерина? — поинтересовался Авилов.
— Наталья? Взбеленилась.
— Сбежала?
— Сам прогнал.
Авилов обрадовался. Балерина была претенденткой под номером семь, и Абрамович-старший возлагал на нее надежды. Шла третья неделя четвертого месяца проживания с Левой, и, если бы Наталья продержалась еще десять дней, плакали бы авиловские пятьсот баксов. Они поспорили с Абрамовичем-старшим: Яков считал, что балерина четыре месяца выстоит. Она бы, может, и выстояла, да жених спекся.
— Все делает назло, — пожаловался Лева. — Говорю — добавь лимонной кислоты, нет, льет уксус. Надень серые матовые колготки — назло берет черные, а ноги — сплошная мышца. Купи «Caldion» — мне этот запах не идет. Одно слово знает — «нет». А сама ни в чем не рубит. Блондинка в черных колготках и красном пальто, три слоя театрального грима — лошади шарахаются! — Лева вздохнул. — Сироту что ли взять, шестилетнюю? Вырастить, всему научить, потом жениться. Да кто мне сироту доверит, если я холостой? Наталья меня достала. Варит баланду и чуть чего орет: «Жри, что дают!» А почему? Почему я должен жрать, что дают? Я ж не в тюряге. Где такой закон, чтобы людей травить? Ты, Пушкин, такой закон знаешь? И я не знаю. Обзывала занудой, вопила так, что уши свело. Я не вытерпел — сложил ее сумку и с балкона выкинул. Не выношу, когда голос пронзительный…
Авилов похлопал исстрадавшегося Леву по плечу, утешая:
— Завтра сходим в «Луну»…
— Завтра… Я еще месяц буду в себя приходить. Квартиру чистить.
— Ну через месяц сходим…
— Да, Пушкин, с тобой только и ходить на съем… Ты в прошлый раз что устроил? Раз в жизни поручил тебе дело, кого ты привел? Курсанток милицейской школы!
Авилов улыбнулся. Это был единственный случай, когда у них с Левой совпали интересы. Им понравилась та, что с бровями-домиками, а не платиновая красавица. Девушки не отдохнули, были в недоумении…
— Чего тут смешного? Ничего смешного. Или ты насвистел? Они были не?.. — вдруг усомнился Лева.
— Новая? — Авилов кивнул на трубку, поспешно переводя разговор.
— Новая, триста пятьдесят баксов.
— А чем от старой отличается?
— Эта из ясеня. Вкус другой у табака… Пушкин, ты бы поменял пиджак, не жмотился, с тобой же на публику не выйти, — попросил Лева. — Ты меня позоришь. Это неуважение к людям.
— Хороший пиджак. — Авилов, оглядев себя, пожал плечами.
— Был хороший, да его поезд ушел. Смотри, вон за столиком штучка сидит, с иголочки. Знаешь, что она про тебя думает? Думает — я бы с ним замутила, да у него рукава в ремках.
— Пошел ты, — огрызнулся Авилов. — Хватит, давай по делу. Что у нас в меню?
— Объявился хозяин джипа, хочет вернуть за вознаграждение.
— Денег?
— Пятнадцать штук.
— Пятнадцать за новый джип? Прохвост. Торговались?
— Назначили, Яше он не глянулся — зануда. Тяжелый клиент. Заказчик больше дает, без базара.
— Делай быстрей. Есть пациент со свистком, который Митяйка ставил. Месячной свежести.
— У Митяйки проблемы. Он со вчерашнего дня у Босика в подвале сидит, со сломанными пальцами.
— За что?
— Молчат.
— Где брат-один?
— Ты же знаешь расклад. Я бегаю, брат-один думает. Запрос послать?
— Подождем денек. С Босиком договариваться придется.
— Ходят слухи, что Босика раздели.
— Ну не Митяйка же его раздел.
— Брат-один про это и думает. Митяйка Босика раздеть не мог, а в подвале сидит.
— Надо договариваться.
— Линия недоступна. Втемную играют.
— Завтра пришли брата, а сам делай джип.
Авилов отправил в рот последний кусок торта и бросил салфетку на стол. В дверях едва не столкнулся с женщиной, той самой штучкой с иголочки, но успел пропустить вперед и заметил только узкие темные очки на смуглом лице. Высоко завязанный хвост махнул перед его носом. Волосы пахли дивно.