«Я та, которая падает с неба и помогает всем», — напомнила она себе и отложила фотографию в сторону. Лишь к вечеру, когда строители мыли под шлангом натруженные спины, а у Клементины в духовке поспевало овощное рагу с бараниной, она вспомнила о фотографии и показала ее Якову, отгадав, что фотография принадлежит ему, а не Леве.
— Я с ней знакома, — сообщила Клементина. — Она покупала у меня гобелен.
Братья переглянулись.
— А! — удивился Лев. — Это с которой вы встречались на вокзале. — Он вопросительно посмотрел на брата. — Это Ирина Юрьевна?
Яков кивнул, давая понять, что продолжать не следует.
— Говорил по телефону с ее родственниками. Там все в порядке, — проинформировал он.
— Она нашлась? — спросила Клементина.
— Ты в курсе, что она терялась? — заинтересовался Яков Александрович.
— Наверное, я в этом виновата. Она пропала из дома, куда я ее позвала. Уехала, не попрощавшись, потом меня допрашивали. Значит, с ней все в порядке?
— Да, она звонила, завтра появится.
— Хотелось бы ее повидать, — сказала Клементина.
— Могу снабдить адресом, и передавай поклон.
— У меня есть ее адрес.
Перед сном они прогулялись с Левой. Сели в машину, доехали до берега и немного погуляли у моря, кормили крикливых чаек.
— Давай, я поучу тебя водить машину. Не придется таскать сумку с продуктами.
— Хорошо, но в другой раз. Сейчас нет настроения. Ты не передумал делать операции? По-прежнему хочешь стать красавчиком?
— Не передумал.
— Станешь красавчиком и забудешь о своих братьях и сестрах.
— Шрамы останутся.
— Смотри.
— Не волнуйся, не забуду.
— Мне нечего волноваться. Внешность имеет значение. И еще какое.
Они вернулись в дом. Лева поставил на стол таз с водой и вынул из шкафа кораблик с черным бумажным парусом. Они сели за стол напротив друг друга.
— Начнем?
— Начнем, — улыбнулась Клементина.
Они уставились на парус. Корабль двинулся к Леве, но, не доплыв до края, вернулся в центр, затем двинулся с сторону Клементины. От напряжения она сдвинула брови, но парус упорно плыл к ней. Она отвела взгляд и нахмурилась.
— Это что ж такое?
— Тренировался.
— Это не зависит от тренировки.
— Зависит.
В кухню зашел Левша и усмехнулся, увидев парочку за столом.
— Играйте, детки, играйте.
Они не обратили на него внимания.
— Не зависит, — упорствовала Клементина.
— Но ты же видела своими глазами. Ты не убедилась?
— Нет.
— Давай еще раз.
— Давай.
Корабль снова оказался на середине. Оба сосредоточились. Парусник, растерявшись, метался рывками то в одну, то в другую сторону. Через две минуты Лева начал одолевать, и корабль медленно двинулся в сторону Клементины. Она откинула прядку со лба и выпрямилась.
— Ну, теперь убедилась, Фома-невера?
— Нет. — Клементина задумалась, глядя в какую-то точку на воде. — Лева, ты меня надул.
— Я? Никогда в жизни.
— Надул. Ты надул меня в первый раз. Тогда, у меня дома.
— А? Тогда? Тогда надул.
— Зачем?
— А чего ты? Я та, которая то, да я та, которая се… — передразнил Лева. — А я кто? Урод, и еще буду тут выступать. Я выиграю, а ты меня выставишь.
Клементина вздохнула:
— Покажи еще раз свою фотографию.
Лева сходил за снимком и выложил перед ней на стол.
— Да. Пожалуй, что так оно и есть. Это лицо настоящее.
— Но точно такого не получится. Они не смогут.
— Но точно такого и не надо, — возразила Клементина. — Ты же за это время изменился. В лучшую сторону.
— Ты очень умная, — согласился с ней Лева. — Завтра будем учиться пулю расписывать.
Клементина рассеянно кивнула в ответ, продолжая разглядывать его фото.
Наутро в доме полковника Миронова был радостный переполох, девчонки не пошли в школу, и счастливое воссоединение состоялось. Но полковник при этом не присутствовал. Более того, вечером ни тот ни другой не проявили радости, увидев друг друга. Сухо поздоровались и разошлись по комнатам. Мать семейства поняла, что между ними пробежала черная кошка, что случалось редко, но всегда по серьезным поводам. В доме открылся внутренний фронт, и в воздухе повисло напряжение.
Вечером Ирине неожиданно позвонила Клементина, предложив встретиться. Ира согласилась, она все равно собиралась прогуляться, да и просто хотелось с кем-нибудь поговорить спокойно. Подруг у нее не было, и душевные смуты она привыкла носить в себе. Клементина ей очень обрадовалась и смутила своей ласковой приветливостью: что-то с ней явно произошло хорошее, но Ире было недосуг разбираться.
— Как ты здесь оказалась? — поинтересовалась она.
— Переехала. Помните человека по имени Лев? Он позвал меня, я помогаю им с братом на строительстве. Еду готовлю, продукты покупаю.
— Не тяжело?
— Совсем нет. Яков Александрович, Левин брат, просил передавать вам поклон, если встретимся.
— Яков Александрович? — Ирина поморщилась. Ей было не до Якова Александровича, ее снова мучил Алексей. Все это время она себя морочила, да так искусно, что и других ввела в заблуждение. Якова, отца, теперь Клементина тоже знает об их отношениях. Ее фотография красуется на набережной в его фотоателье, зачем все это, господи?
— Передавай и ему поклон… Пусть извинит, если сможет, но у меня обстоятельства переменились. Есть проблема, только это не для передачи. Муж мой появился, а я перед ним пасую. Не знаю, что это… Как собака за палкой, бросаюсь исполнять его желания. Не могу с этим справиться, хотя очень с собой борюсь. Можешь только передать Якову Александровичу, что вернулся мой муж. Он в курсе дела.
— А может, и не надо, — заметила Клементина.
— Что не надо? Передавать?
— Нет, справляться с собой. Иногда нужно отпустить все на волю, а потом следить за знаками судьбы.
— Как это?
— Могу рассказать, но это долго.
— Рассказывай, — решила Ира. — Если не замерзла.
И Клементина принялась рассказывать теорию, наполовину вычитанную, наполовину придуманную, но, в сущности, читаешь то, что тебе хочется узнать. Это тоже знак согласия или несогласия. Книга выбирает читателя, а его дело, как с ней поступить. Клементина собрала из букв, присвоила, жила по этим законам, и они ее не подводили.
— Мне это не подходит, — подумала вслух Ира. — Я не умею перекладывать решения. — Она вздохнула. — Мне надо все решать самой.
— А ваш муж…
— Что мой муж?
Клементина помолчала.
— Я даже боюсь спрашивать. Вы вздрогнули. Это телесный знак несогласия. Если один человек вздрагивает при упоминании о другом, что тут хорошего?
— Со стороны все видно. Но я-то нахожусь не снаружи, а внутри. Мне, чтобы оценить, надо выйти на волю. А я не хочу этого, боюсь и не хочу. Боюсь утраты. Если долго жить хорошо, а потом все потерять, то хорошее держит. Человек должен очень много сделать, чтобы уничтожить память. Она живучая.
— Сколько? — спросила Клементина. — Сколько он должен сделать?
— Много, пока не истребит надежду.
— Но ведь бывают же главные вещи. Например, уход.
— Уход — не зло, а просто утрата, урон. Вот и ищешь ему оправданья. Себя винишь.
— Нет, не понимаю, — созналась Клементина, — не могу этого понять. Это как с Юлей. Ее сколько ни роняют наземь, она поднимается и снова. Павел Иванович из нее мочалки крутит, и ничего. Она выкарабкивается.
— Слушай. Меня кто-то запер в подвале ночью, там, в доме. Юля не могла?
— Вообще-то это в ее духе. Если что не по вкусу — запросто. А чем кончилось?
— Я выбралась через окно. Мало приятного.
— А меня допрашивали. Тоже мало приятного.
— Да. Съездили на день рожденья.
— Это, между прочим, тоже знак. Место плохое.
— Не знаю, хорошее или плохое. Увидим. Все осложнилось.
— Приезжайте к нам завтра, — предложила Клементина. — Я в семь часов обычно готовлю ужин. У нас душевно, вы не пожалеете. Вино хорошее, и компания неплохая. Там нет дурных знаков.