– Повернись, – когда он говорит, его голос так же тих и ровен, глаза так же пусты, и только кожа на лице едва-едва порозовела.
Рамси опять рычит, дергая ртом, но Русе смотрит твердо, одним взглядом сдавливая горло режущей цепью, и Рамси подчиняется. Разворачивается и наклоняется, крепко хватаясь за бадью. Горбит плечи. Волосы черной кровью так и льются по его широкой спине.
Рамси знал, что так будет – раньше или позже, – и в глубине души понимает, что если бы отец лег под него сейчас, то это сократило бы число дней до его смерти не меньше, чем вполовину. Рамси уважает силу, а тянущая его глотку узда, сплетенная кровью и семенем, очень сильна. И когда отцовская рука идет по спине, поглаживая тяжелые мышцы, Рамси позволяет ей снимать несогласие и злость, словно нелегко отходящую кожу, позволяет открывать его, как он сам открывает чужие красные ребра.
Русе ведет большим пальцем по пояснице, там, где начинают расти мелкие черные волоски, уходя густой дорожкой вниз, между ягодиц, обхватывает ладонью толстый зад, оттягивая – промеж волос едва проглядывается темная кожа, – наглаживает всеми пальцами складки вверху бедер. Рамси чуть удобнее переступает голыми ногами – мурашки повсюду, даже под коленями. Он хрипло вбирает воздух и наклоняет голову, когда Русе касается холодными ладонями его разгоряченных ягодиц, разводя в стороны. Упавшие волосы закрывают его напряженное лицо.
Ворот дублета давит Русе на шею, под тяжелым плащом все жарче, и кровь греется, приливает к лицу. Он оглаживает белый, с мелкими красными язвами прыщей, зад; между толстых ягодиц так же, как и от всего тела, слегка пахнет щелоком и теплой, распотевшейся кожей. Русе сплевывает в густые волосы, прикрывающие темный вход, и мощная поясница Рамси вздрагивает. Чуть растереть большим пальцем – собственный член напрягся небывало сильно для его лет, – и Русе, придерживая у основания, потирает горячий вход уже головкой. У Рамси мелко дрожат расставленные ноги и поджимаются яйца. Русе надавливает первый раз; идет несложно, но очень туго, у Рамси белеют пальцы и краснеют плечи, он снова яростно взрыкивает, но Русе придерживает его за бедро – пальцы давят через жир на твердые, напряженные мышцы.
Вторая рука ложится на живот, когда Русе входит наполовину, и уже не нужно придерживать член. Русе дышит осторожно, тоже обнажая желтоватые зубы, уже легче скользя головкой по гладкому, теплому нутру. Он знает, что Рамси больно, но любовь северных лордов всегда приносит боль. От дней Красных королей до этих дней. Русе ласково прижимает Рамси за живот, останавливаясь, щекотно и колюще касаясь его зада седым лобком. Если уж решил присунуть бешеному псу под хвост – будь уверен, что он не разорвет тебе лицо, заливая кровавой пеной, когда ты…
Рамси рычит, громко, выгнув плечи, когда Русе, продолжая крепко держать его, принимается часто вбивать бедра в бедра. Зверя берут по-звериному, до скорых, сухих шлепков кожи о толстый зад.
В остывшей спальне, где пробуждающееся утро оставляет резкие голубые тени, отец берет сына, нагнув лицом в бадью, до рыка, переходящего в вой. Член Рамси сочится с запахом мускуса, свежего, отмытого от крови мяса и деревенского молока, и он покачивается, сжимая острые зубы, жмуря глаза. Струйки свежего пота текут по рукам и с груди на живот – его капли смешиваются с оставшимися каплями воды. Едва заметным белесым паром дышит Русе, его холодные, полупрозрачные глаза прикрыты. Маленький член сочно и больно входит в зажимающийся зад.
Яйца поджимаются, подтягиваются, Русе чувствует, как уже близко ток семени. Да и как бы не близко, если он бедрами, всем телом чувствует мощную, звериную отдачу сына, если перекатываются крепкие мышцы под хорошим слоем жира, если под руками скользит сальная кожа. Русе никогда не спускал лишнего семени, на все свой расчет, но сегодня с Рамси ему тягуче хочется сделать то же, что с его матерью, будь проклята эта крестьянская кровь. Русе еще помнит, как длинные ноги матери Рамси, все в темном пушке, дрожали в росистой траве и как она плакала. Как он тихо пережимал ее горло и как было изуродовано краснотой ее отвернутое красивое лицо. Когда Русе спустил тогда семя, его руки тоже были мокрыми от холодной росы, и небо занималось белесо-серым. Таким же белесо-серым, как глаза его сына, который родился через положенный срок. Сына, которого он имеет сейчас и глаз которого сейчас не видит. Русе собирается исправить это весьма скоро.
У Рамси пару раз сильно вздрагивает спина, он резко отпускает бадью одной рукой – мышцы на другой мигом вздуваются, – лезет себе под живот. У Русе теплеют ладони от хлюпающего звука, с которым Рамси хватает свой член, от того, как он мокро принимается надрачивать, от того, как торопливо двигается его локоть и шумно срывается дыхание. В паху тяжелеет все сильнее, от прилившей крови туго сводит и так зажатый Рамси член. Русе сам не замечает, как расширяются его ноздри, как подергиваются зрачки, когда он слушает, обоняет, смотрит на Рамси, склонившегося, с хриплым шумом дышащего через рот. Узкие, чуть распотевшиеся бедра так и шлепаются об уже красный зад, когда Рамси с горловым звуком сжимает бадью крепче и заливает белым семенем свою ладонь. Оно густо течет между его пальцев, еще гладящих красную головку, брызгая и капая на пол. И Русе не видит этого, но знает, что это так, чувствует по тому, как – чувственно – сокращается Рамси, как подается навстречу, прижимаясь слегка вспотевшим задом к отцу.