— Ой, Сереж, проверь почтовый ящик, — ключи в замке уже провернулись, а спускаться на первый этаж самостоятельно уж очень не хотелось, особенно если есть, на кого скинуть эту деятельность.
— Антонова, не нечестно, — он покачал головой, но покорно спустился на первый этаж, открыл ячейку и вынул оттуда письмо.
Извещение о смерти военнослужащего.
Стандартная форма. Слава Богу, письмо достала не Валя.
— Нет-нет-нет, — он моментально разорвал конверт, вынул извещение, и тут же начал читать строки, раз за разом, одно и то же. — Власова Маргарита Сергеевна. Погибла позавчера от полученных в бою ранений.
Вот и все. Это конец.
========== Всегда буду любить. ==========
Майскому хотелось в клочья разорвать эту несчастную бумагу, сжечь и развеять пепел над океаном, чтобы никто никогда не увидел безучастно напечатанных слов, но смысл? Так или иначе, все это узнают, окружающих невозможно уберечь от этой новости. Да черт с ними, с окружающими! Сережу сейчас беспокоило состояние только одного человека.
Валентина со свойственной только ей парящей легкостью разобрала пакет с продуктами, кладя все по своим местам. Ах, да, нужно упомянуть, что это волшебство было подвластно только ей — когда что-то в квартире пыталась найти Марго, то буквально через мгновение появлялись недовольные возгласы. Женщина чуть улыбнулась, вспоминая, с каким недовольством Рита в последний раз пыталась найти расческу, которая всегда лежала на одном и том же месте, но, нет, это же так трудно — запомнить, где и что лежит. Валя даже легко рассмеялась, глядя на их совместную фотографию. Лед и пламя — это еще мягко сказано.
— Дорогая, это я, — Сережа зашел в квартиру, с шумом закрывая дверь и тяжело вздыхая. Ему было сложно, практически до тошноты. Мысли были заполнены лишь глубочайшей печалью и страхом. Он боялся за Валю.
— Ты чего так долго? Я уж подумала, ты там от тяжести писем коньки откинул, давай, что там? — она вышла в прихожую и протянула аккуратно ладонь, чуть требовательно сгибая пальцы. — Ты чего такой? Что там?
— Валя, я…
— Дай. Сюда.
Антонова выхватила из его руки вскрытое письмо. Глаза раз за разом пробегались по бесчувственным и скупым строчкам. Неприятная на ощупь бумага словно приклеилась к пальцам, вынуждая читать и читать, без остановки, без конца.
Умерла. Умерла. Умерла.
— Можно просто Маргарита, — легкая улыбка касается губ оперативницы, она оглядывает всех и позволяет всем изучить себя, а через некоторое время садится за единственное свободное место в кабинете со стеклянными стенами — рядом с Антоновой. — Для тебя можно Марго, — легкий шепот раздался у самого уха Вали.
Ее больше нет. Ее больше нет. Ее больше нет.
— Cherchez la femme, pardieu! cherchez la femme, — вновь ее идеальный французский, приятная поглощающая хрипотца и тихое горячее дыхание, становящееся все ближе и ближе. Власова самодовольно улыбается. Наклоняется ближе, сокращая расстояние до считанных миллиметров.
— Ну, давай уже, — нетерпеливо произносит Валентина ей практически в губы, буквально шипя и не открывая глаз. Легкое касание рук, трепетное и чуть боязливое.
Почти незаметное движение головой, и их губы уже соприкасаются в продолжительном и сладком, словно тянущаяся карамель, поцелуе. Нарочито медленно брюнетка наклоняет голову, продолжая поцелуй. Не делает его ни легче, ни глубже. Так, как есть. Чувственно и по-настоящему. Чуть прикусывает нижнюю губу — тихое аханье вырывается из груди. Из чьей? Разве это важно сейчас?
— Хочешь повторить?
— Хочу, — коротко и быстро; понятно, как никогда раньше. Удивительная резкость для Антоновой. — Всегда теперь буду хотеть.
Этому больше не бывать.
— Ты же понимаешь, что я теперь никогда не уйду?
— Понимаю. Я и не отпущу тебя. Никогда.
Обе тихо смеются, крепче прижимаются друг к другу и прикрывают глаза. Слишком прекрасен этот миг, когда они только вдвоем. И только слегка нагловатые лучи солнца проникают в комнату, чуть грея спину Маргарите.
Ложь. Все ложь.
Валентина тяжело вздыхает, медленно закрывает глаза и сминает в руке треклятую бумажонку. Пальцы чуть дрожат от напряжения, а дышать становится практически невозможно.
— Уходи, — сквозь плотно сжатые губы процеживает женщина, не открывая глаз.
Несчастный, смятый в комок и ненавидимый, кажется, всеми, листок с шумом падает на пол.
— Уходи, я сказала! Почему ты жив, а она нет? Почему ты ее не защитил?!
— Валюш, я…
— Не подходи ко мне! Ненавижу тебя!
— Неправда, родная, нет, — Сережа сделал несколько быстрых шагов в ее сторону и крепко обнял. — Тебе больно, но ты не ненавидишь меня, ты знаешь, что ни ты, ни я в этом не виноваты.
Антонова утыкается лицом в широкую мужскую грудь и тут же, прерывисто вдохнув, позволяет эмоциям выйти наружу. Слезы, не прекращаясь не на миг, текут по ее щекам, добираясь до подбородка. Руки сами собой сжимаются в кулаки и уже почти бессильно врезаются в тело спецназовца едва ощутимыми ударами, но боль приносит совсем другое. Чувства всегда ранят сильнее.
Сергей выносить не мог женских слез, с детства, с тех самых пор, как красивая девочка, словно из сказки, девочка его мальчишеской мечты, плача рассказывала о том, что делал с ней отец. С тех самых пор, пробуждающих в его душе ужас, он не может, когда рядом кто-то плачет. Сердце сразу замирает в ожидании жутких новостей, а если эти новости известны, то все еще хуже. Как сейчас помочь Вале? Никак. Стоять рядом, прижимать к себе, гладить по светлым волосам и говорить, что… Все будет хорошо? Нет, это была бы ложь. Они будут молчать.
Лишь спустя несколько часов, уже лежа в своей комнате, но точно так же прижимаясь к Сереже, Валентина, кажется, успокоилась. По крайней мере, перестала плакать.
— Как ты? — с осторожностью и даже некой мягкостью обратился к женщине Сергей. — Я хочу тебе помочь, что я могу сделать?
— Не знаю, — отстраненный и безучастный голос принадлежал, кажется, совсем не Вале. Сейчас она была не здесь, ее мысли было очень-очень далеко, в тех моментах, где они с Ритой были счастливы и любимы.
— А что такое Любовь? — смотрит на женщину Валентина, ожидая какого-то долгого и приятного ответа о высоких чувствах, о том, какое тепло друг к другу они чувствуют и о том, что…
— Имя женское, а чё? — быстро, прерывая поток нежных мыслей, выдает Маргарита и непонимающе смотрит на собеседницу.
— Дурочка, — вздыхает Валя и встает. Легкая обида закрадывается в ее сердце. Не может она быть такой бесчувственной. А если может?
— Не, ну, чё не так-то? — Маргарита смотрит на нее.
— Я чувство имела в виду… Ну, вот, — Антонова вздыхает. — Вот у нас с тобой что?