– Нужно подготовить и сложить зимнюю экипировку, – говорят Чарли. – Термобелье, перчатки, шапки, все вот эти дела. Не исключено, что на позиции придется лежать часами.
Они правы. Я собираю все самое теплое из того, что мне выдали, а остальное оставляю в комнате. У меня нет иллюзий, что я сюда когда-нибудь вернусь. Время тянется. Приносят обед, мы его съедаем. Меня подташнивает от дурных предчувствий, но аппетит Чарли неубиваем.
После обеда они складывают руки на груди и смотрят на меня.
– Ведь это ты убила Антона?
– Чарли, какого хрена?
– Мы знали его гораздо лучше, чем ты. Он никогда особо не пил. Ему была противна даже мысль об утрате контроля.
– Извини, но это просто глупо. – Я качаю головой. – Нет, ну правда, зачем мне его убивать? И главное – как?
– Как – я не знаю. Но что именно глупо – мы тебе скажем. Глупо – верить, будто он вылакал полбутылки бренди и свалился с платформы. С ним бы это не могло произойти.
– Слушай, я не знаю, что с ним случилось, ладно? Тема закрыта.
Чарли улыбаются.
– Ева, мы не будем ничего говорить. Просто хотим, чтобы ты знала, что мы в курсе. Хорошо?
– Как хочешь, Чарли.
Глава 11
За нами приходят ближе к концу дня, когда свет за окном уже начинает тускнеть. Это – Ричард, на котором нелепо смотрится российская армейская шинель, молодой парень в кожаной куртке, с холодным взглядом и автоматом через плечо и мужчина постарше в мятом пальто и с чем-то вроде шахтерской каски в руках.
Ричард приветствует нас и представляет Толю и Геннадия.
– Все готовы? – спрашивает он, и мы с Чарли киваем в ответ. С пересохшим от предчувствий ртом я иду за ними до конца коридора, где Ричард набирает код и вызывает лифт. Мы молча спускаемся в подвал – два этажа вниз от первого – и выходим в холодный мрак. Ричард нажимает на выключатель, и я вижу, что попала в пыльную, пропахшую сыростью пещеру Аладдина, полную пустых коробок, электрогенераторных блоков, стройматериалов, приставных лестниц, ржавеющих холодильников и дорожных кофров, и отчетливо слышу, как среди всей этой свалки шныряют крысы.
Вслед за Ричардом мы пробираемся через кучи рухляди и подходим к стальной двери, встроенной в центральную колонну. Он поворачивается к камере с функцией распознавания лиц и толчком открывает дверь. Впереди – железная спиральная лестница, спускающаяся во тьму. Щелчок, и перед нами загорается, помигав, непрерывный ряд неоновых ламп. Ричард с Геннадием идут впереди, мы с Чарли – за ними, а замыкает шеренгу Толя. Ледяной, пропитанный сероводородом сквозняк усиливается по мере нашего спуска, и я с благодарностью думаю о термобелье и зимней экипировке.
В конце концов мы ступаем на бетонный пол. Ричард достает из кармана фонарик, а Геннадий включает свой – на только что надетой шахтерской каске. Мы бредем за ними в темный туннель, различая в свете их фонарей покрытые каплями воды стены и железный настил, из-под которого доносится звук хлещущей воды. Здесь адский ужас и страшная вонь.
– Что это за место? – шепотом спрашиваю я.
– В народе его называют изнанкой мира, – отвечает Ричард. – Вода, чей звук ты слышишь, – это река Неглинка, отведенная под землю в восемнадцатом веке. Здесь внизу – целая сеть туннелей, канализационных труб, водостоков. В давние времена у КГБ тут были свои посты перехвата информации. Геннадий работал на одном из них. Он – один из немногих оставшихся krotov, которые знают эту сеть как свои пять пальцев.
– Тут можно так заблудиться, что тебя не найдет никто и никогда. – Луч фонаря на каске Геннадия скользит по семье сероватых, растущих из-под кирпичей грибов. – Я встречал здесь скелеты. В основном – со сталинских времен. Их можно узнать по отверстию в задней части черепа.
– Господи Иисусе!
– Иисус никогда сюда не спускался, – мрачно произносит Геннадий.
Туннель резко обрывается, и мы оказываемся в зале под сводами из выцветшего кирпича, освещенном цепью маломощных лампочек. По всей длине зала над глубоким каналом, по которому течет речка, протянуты железные мостки. Я в потрясении замечаю группу мужчин и женщин, продвигающихся в темноте вдоль стены.
– Кто это? – спрашиваю я Геннадия. Он пожимает плечами.
– Наркоманы, бывшие зэки, отшельники… Некоторые живут здесь месяцами.
В группе примерно человек двадцать. Бледные, неопределенного возраста силуэты – кто-то в потрепанном пальто, кто-то в старой форме, – они смотрят на нас с безразличием. Худощавая молодая женщина с измученным лицом изобличающе указывает на меня пальцем, кривя губы в безмолвном гневе. Вид людей, живущих в подобном месте, меня потрясает, но Чарли, похоже, это ни капли не трогает. Может, дело в том, что после Бутырки удивить чем-то уже невозможно.