— Иван! — вмешивается Мазуров. — Свали в дом!
Водила, по-моему, обиделся, но бурча что-то под нос удалился.
— У меня вопрос, — тихо говорит Андрей, — зачем тебе это было надо?
— Ты не поймёшь…
— Постараюсь.
— Мне нужно было… просто необходимо… иначе не выдержал бы… Хотел почувствовать себя не… — и я замолчал, на черта я начал ему объяснять.
— Хотел почувствовать себя не шлюхой? — заканчивает за меня Мазур. Значит, он правильно понял. Я молчу и не смотрю на него. — У тебя получилось здорово, мне нравится. И так быстро. Почему ты не работаешь по профессии?
Я пожимаю плечами. Он действительно хочет услышать, как меня из-за их дела чуть из вуза не выперли. Как мне пришлось перейти на заочку, как съехал из общаги, как искал квартиру и работу. А некий милый препод, узнавший, что мальчик, отказавший ему в интиме, оказался продажной шлюхой, организовал информационную атаку по всем подходящим фирмам. И дизайнер-шлюха, пусть даже с отличным дипломом и рекомендательным письмом с практики, везде получал от ворот поворот. И только случайная знакомая — Гала — сжалилась и устроила стричь дам и дамочек. Мазур не дождался ответа.
— Ты ел сегодня?
Я киваю.
— Интересно, когда? Ты весь грязный и в краске… Пойдём, дизайнер, накормлю и вытру.
Есть не хотелось: нанюхался растворителя, олифы, эмали. Поэтому пира по поводу моего гения не получилось. Склевал что-то безвкусное. Зато обещание «вытереть» оказалось выполнено на полную катушку. Мазуров намочил тряпочку подсолнечным маслом и растирал ей сначала руки, не пропуская ни одного пятнышка, потом обнаружил, что штанина на коленке пропитана красной краской. Снял штаны и, сев на пол, оттирал коленку. И, наконец, россыпь золотистых брызг на лице. Для них новая тряпица, для них ещё закусанная нижняя губа, для них ни одного комментария, для них вся серьёзность взгляда. Я вижу, он сдерживается.
Когда пятна на лице смешались с пахучим маслом и были ликвидированы, он решил смыть масло. Губами своими. Он не сдерживался. Целовал, впитывал меня, трудолюбивую подсолнечную семечку. А потом прижал к себе крепко. Я знаю, он сдерживается, он терпит. И я даже думаю, что могу позволить себе сказать:
— Андрей, могу ли я сказать тебе «нет» сегодня?
Он чуть крепче сжал. И очень спокойно ответил:
— Нет так нет…
Сегодня мои мышцы, моя спина и мои ушибы совсем не болят. Я, наверное, просто не чувствую боли. Сир, я, наверное, победил.
========== 9. ==========
В этот раз я первый! Я первый проснулся! Есть возможность рассмотреть моего убийцу, моего влюблённого убийцу. Рассмотреть без профессионального прицела парикмахера и брадобрея. Он в этот раз не на мне, даже, можно сказать, в стороне от меня. Лежит на боку, сложился, скруглил плечи, руки зажал между коленями. Как будто заковал себя. Лицо грустное, брови домиком сложились. Под ресницами живая, мокрая полоска глаза — следит за мной даже во сне? Ямочка на подбородке спит — не выпендривается, не так ярко выпирает. А коричневая аккуратная родинка по-шекспировски драматично взирает на эту расслабленную ямочку. Рот чуть приоткрыт, и губы… какие-то фигурные, что ли… и безвольные. И не подумаешь, как они могут издеваться и нежничать на моей коже. Что мне делать с этими губами? Думаю, что смогу делать всё что угодно. Да, он мой, я это уже проходил. Тогда, конечно, было несколько иначе: тогда я ненавидел всей своей израненной мальчишеской душой, а теперь раны зарубцевались, душа огрубела, я даже возненавидеть Мазура не могу так же сильно. Но и полюбить тоже. Уволь! Вместо любви только инстинкт выживания. И тот дал трещину. Я буду хитрее, я не буду с тобой сражаться, Мазур. Ты растопчешь, преследуя, и добьёшь и меня, и себя. Но ведь есть другой способ…
Вот так, например… Провожу ласково пальцем по носу, по губам, по подбородку, хожу кружочком вокруг родинки. Блестящая полоска глаза дрогнула, расползлась, открывая сочный карий взгляд. И ещё вот так можно… Приближаюсь к его лицу близко, касаясь только дыханием и точками-верхушками кожи своего лица. Посылаю сигнал через эти точки соприкосновения: «Мазур! Любишь меня? Ну и я типа того…» Ещё можно вот так: как будто нечаянно двигаю свою руку близко к его руке. Близко, но не вплотную, так чтобы только задеть чёрные волоски, так чтобы от такой виртуозной щекотки эти волоски дыбом встали. Надо ещё не смотреть в его глаза, смотреть на губы. И вот тогда… Он электризуется, он гипнотизируется, он в трансе. Тянется мне навстречу, как жаждущий к холодной глади воды. А я тихонько от него. Я — факир, а мои губы — дудочка. А ты, Мазур, удав… большой, сильный, но ведь удав не опасен для факира?
Удав всё-таки догнал дудочку, накрыл меня своими губами и телом. Обвил, душит, затягивая кольцами. Проснулся змей? Когда воздух у него закончился, оторвался от меня и совершенно трезвым, бесстрастным голосом сказал, лёжа на мне:
— Не надо разыгрывать чувства. Да и желание не надо изображать. Я же понимаю, что ты ненавидишь меня, какое тут желание?.. И я знаю, что ты парень, желание должно проявляться по-другому. Но потерпи. Всё это временно, я уверен.
Уверен он! Я вот не уверен, что это временно. Понимает он! Понимает и не боится мне в руки бритву давать и шею подставлять. Знает он! Но устоять не может перед парнем. Мазуров разворачивается, садится ко мне спиной, потягивается, разводя в стороны сжатые в кулаки руки. По спине взбугрилась волна истомы. Андрей взлохматил волосы и резво поднялся, чтобы отправиться в ванную комнату. Он спал голым. Вот если бы у меня было такое тело, меня бы мужики не имели: брутален, волосат, тёмен, твёрд, жарок — олицетворение даосского «ян». Я про себя, конечно, не могу сказать, что воплощаю «инь». Я вполне крепок и жилист, строен и твёрд в нужных местах, но бледная кожа и отсутствие нужной мышечной массы не позволяют мне причислить себя к мачо.
Не буду сегодня провожать его, буду валяться. Вот так, например: ложусь на живот, руки вытягиваю «наверх» как продолжение тела. Главное, правильно задрапировать одеяло. Укрываюсь, оставляя длинную полосу тела голой: пальцы, рука, боковинка, талия, бедро, икра, щиколотка, пятка, пальцы. Лицо отвернуть, зарыть, спрятать, чтобы только плоть, без намёка на личность. От тёмно-синего цвета постельного белья моё тело будет выглядеть смертельно-белым, инопланетным. А неширокая линия открытого одеяльного занавеса вытянет силуэт — и рученьки у Мазура зачешутся, захочет увидеть бледный плод целиком, без кожуры простыней. Уверен он!
Вода стихла, тихие шаги из ванной комнаты. Остановился. Подошёл ближе. Сел рядом на кровати. Ну? Андрей проводит кончиками пальцев вдоль всей полосы доступности. Берёт в руку мою ступню, гладит тёплой ладонью. И говорит:
— Отличный дизайн. Сейчас буду на работе не о том думать. Сука ты!
Встаёт и уходит. Паразит. Борется с собой. Молодец! Мог бы шлюхой назвать! Ведь шлюха и есть…
И всё же долго валяться не стал. У меня есть ещё пара идей в дополнение к проекту «Японская беседка». В подвале у Мазура целый пук штакетника. Конечно, к японскому стилю подойдёт каменная дорожка, но я же не волшебник! Поэтому решаю соригинальничать: распиливаю штакетник на одинаковые планки длиной по полметра, сверлю на расстоянии двух сантиметров от края аккуратные дырки. Готово! Нарезаю капроновую верёвку на одинаковые отрезки и связываю рейки через эти отверстия одна к другой так, чтобы между ними было одинаковое расстояние. Получается деревянная дорожка, этакая растолстевшая и обрусевшая длинная циновка. Тащу на улицу, бросаю на землю так, чтобы деревянная полоса чуть изгибалась, создавая эффект естественности. Подтягиваю некоторые узлы под рейками. Теперь нужно дерево затемнить. Толстой кистью небрежно прохожусь по «ступенькам» дорожки. Оставляю сохнуть. Для частного двора, по которому передвигаются в лучшем случае три человека, такая искусственная тропинка сгодится. Здесь же не будут устраивать шумные пати с полсотней гостей!
Осталось тонкой кистью затонировать красным внутренние грани решётки на боковинах беседки, чтобы смотрелось воздушнее, грациознее. Жаль, что на мазуровском участке не растёт вишня… Кусты, что здесь разлапились, — ирга и облепиха (я спросил у Ивана).