– Не знаю я. Только не говори папе. Это его может встревожить.
– Я и не собираюсь.
– Ты кому-нибудь еще говорил?
– Нет, я, как приехал, сразу к вам.
Да, подумала она. С плохими вестями все всегда сразу к ней, и она устала от этого.
– А где мистер Уилкс? Может быть, у него появятся какие-то соображения.
Уилл повернулся к ней, взгляд опять сделался мягкий и глубокий. И опять она почувствовала – как в первый день, когда Эшли только появился у них, – что Уилл знает все.
– Вон там, в саду, ограду делает. Я слышал топор, когда лошадь ставил. Но у него нет денег. Что у нас, что у него.
– И что же, мне нельзя поговорить с ним об этом, так?
Она фыркнула, вскочила и отбросила кусок ватного одеяла, в который кутала ноги. Уилл сделал вид, что не обиделся, сидел себе потирал руки перед огнем.
– Шаль возьмите, мисс Скарлетт, на дворе промозгло.
Но она вышла без шали, потому что за ней пришлось бы подниматься наверх, а увидеть Эшли и выложить ему свои беды требовалось срочно, эта нужда не терпела отлагательства.
Как удачно будет для нее, если она застанет его одного! Подумать только, ни разу со времени его возвращения она не перемолвилась с ним хотя бы словечком наедине! Всегда домашние окружали его тесным кольцом, всегда сбоку Мелани, то и дело касается его рукава, наверное, хочет убедиться, что он и правда здесь. При виде этого жеста счастливой собственницы в Скарлетт поднималась дикая, когтистая ревность, задавленная за то время, когда она думала, что Эшли, вероятно, нет в живых. И сейчас Скарлетт решительно была настроена увидеться с ним – увидеться наедине. На этот раз никто не должен помешать ей поговорить с ним.
Сад переплелся голыми ветвями, он весь зарос бурьяном, и Скарлетт быстро промочила ноги в сырой траве. Ей слышен был треск дерева и звон топора в руках у Эшли – он обтесывал очередную слегу, притащенную с болот. Поставить заново изгородь, так весело сожженную янки, было делом долгим и трудоемким. А здесь все кругом – одна сплошная трудоемкая задача, подумала Скарлетт с тоской. От этого не только устать – с ума сойти можно. Вот если бы Эшли был ее мужем, а не Мелани, как бы славно было сейчас идти к нему! Положить голову к нему на плечо, выплакаться и спихнуть на него свои тяготы, он бы все решил наилучшим образом.
Она обогнула померанцевые заросли, трепещущие на холодном ветру, и увидела его. Эшли стоял, опираясь на топорище, и ладонью отирал пот со лба. Намахавшись топором, он снял куртку и повесил на сучок. Одет он был в свои бывшие роскошные гороховые брюки, точнее, в то, что от них осталось, и в Джералдову рубашку – в лучшие дни она служила отцу исключительно для больших приемов и барбекю; рубашка эта, отделанная кружевами, с гофрированной грудью, была слишком коротка ее нынешнему владельцу.
При виде Эшли в драных обносках, с топором в руках сердце ее зашлось в приливе любви и злости на судьбу. Чтобы Эшли – ее любезный, лощеный, безукоризненный Эшли – и вдруг превратился в оборванца? Нет, это невыносимо. Его руки созданы не для грубой работы, и телу его нужно тонкое полотно и отлично скроенные костюмы. Господь Бог назначил ему жить в просторном, богатом доме и проводить время в беседах с приятными людьми, играть на фортепьяно и писать нечто столь же прекрасное, сколь и недоступное ее пониманию.
Она нормально переносила вид собственного ребенка в фартучке из мешковины и собственных сестер в заношенных платьях из грубой ткани, годной разве что для прислуги. Она могла пережить, что Уилл работает больше любого негра. Они – пусть. Но не Эшли. Он слишком хорош для всего этого, слишком утончен и – слишком дорог ей. Она бы лучше сама тесала колья для изгороди, чем страдать, пока этим занят он.
– Говорят, Эйб Линкольн начинал карьеру именно так – колья тесал, – засмеялся Эшли, когда она приблизилась. – Представь себе, на какие вершины я могу взобраться!
Она нахмурилась. Все-то ему шуточки, можно подумать, их трудности – это так, пустячок. Для нее же все это было жизненно важно и страшно серьезно, поэтому его ремарки ее порой обижали.
Без предисловий она передала ему, что узнал Уилл, сжато и в немногих словах, причем, пока говорила, ей уже становилось легче. Впрочем, как и ожидалось, ему нечего было ей предложить, никакой помощи. Он молчал, но, видя, что она дрожит, снял с сучка свою куртку и надел ей на плечи.
– Ну, – сказала она под конец, – до тебя дошло, что нам придется где-то раздобывать деньги?