— Наконец-то! Теперь у атамана есть всё, чтобы заняться подготовкой военной экспедиции в Халху...
Однако ожидание барона не сбылось. Атаман Семёнов продолжал «не помнить» о столь бережно опекаемой им Азиатской конной дивизии. Никаких приказов за много недель! Унгерн понимал всю опасность сложившейся ситуации: полное бездействие, если не считать конных переходов, расхолаживает бойцов дивизии. Если опять вспыхнет эпидемия дезертирства, То дело будет похуже мятежа харачинского полка в Даурии. Там был броненосец «Грозный» с его пушками, а здесь кругом степи да глухие леса вокруг многочисленных одёр. Разбежаться могла не только конная сотня, но и большая часть дивизии.
Наконец, окопавшийся в Даурии атаман Семёнов прислал к Унгерну своего вестника. Но без приказа как действовать дальше. Только для того, чтобы проинформировать дивизионного командира о китайских делах.
— Господин барон. Григорий Михайлович решил посвятить вас в последние китайские новости?
— Что там, в Китае? Опять война между генералами?
— Да, они дерутся между собой. Чжилинскнй генерал У Пейфу разгромил аньфуистов.
— Но у тех же целая армия? Сегодня поражение, а завтра они разобьют этого У Пейфу.
— Уже не разобьют. Маньчжурский генерал-инспектор Чжан Цзолинь нанёс аньфуистам неожиданный удар в спину, и те о себе больше не заявляют.
— Теперь мне ситуация в землях севернее Пекина ясна. А что там, в Даурии, Григорий Михайлович?
— Атаман женился.
— На ком? На этой Машке, которая деньгами из его кармана расплачивалась в Чите за карточные долги понравившихся ей офицеров?
— Нет, атаманской женой стала некая Терсицкая. Красавица, оренбургская казачка. Ей всего семнадцать лет. Отступала со своим двоюродным братом вместе с каппелевцами через всю Сибирь. Последнее время служила в походной канцелярии атамана.
— Значит, этот брак политического расчёта не имеет? Что по такому поводу говорят ваши штабные офицеры?
— Что говорят? Что наш Григорий Михайлович влюбился как казачонок в эту Терсицкую.
— И что, новобрачная вошла в роль читинской Машки? Или ещё нет?
— Вошла сразу. Но обратите внимание — в полном бескорыстии. Просит у мужа больших денег и ни одного рубля не кладёт в свой кошелёк.
— Удивительно. Для кого же она просит деньги? Ведь золотишка у нашего атамана не мерено. Шутка ли держать в Чите несколько вагонов из золотых эшелонов, что адмирал Колчак отправлял Антанте через Владивосток.
— Об этом в атаманском штабе предпочитают не говорить. Опасно, знаете ли. А Терсицкая просит деньги у мужа для атамана Дутова.
— Для генерал-лейтенанта Дутова? Что сейчас в Синьцзяне?
— Да, для него и тех оренбургских, сибирских и семиреченских казаков, что сейчас находятся в китайском Туркестане, в эмиграции.
— Его адмирал Колчак назначил походным атаманом всех казачьих войск России.
— Ну и что из этого. Атаман Семёнов его не признал, как и самого Колчака.
— И много Терсицкая запросила денег для дутовцев?
— Говорят, что сто тысяч рублей золотом. Огромная сумма.
— И что же атаман? Расщедрился. Ведь он денег не привык бросать на ветер, да ещё золотых.
— Так-то оно действительно так. Только золотых рублей в монетах для генерала Дутова и его казаков-эмигрантов всё же дал жене безропотно.
— Деньги уже отправлены?
— Отправлены с надёжной охраной в кашгарский Суйдун. Там сейчас штаб-квартира атамана Дутова...
Спустя полмесяца после свадьбы атаман Семёнов дал знать о себе: генерал-майор Унгерн приглашался для секретного разговора, но не в Даурию, а на станцию Оловянную. То есть подальше от глаз японских советников, которые теперь больше интересовались личностью Чжан Цзолиня, чем атамана Семёнова с его сумасбродными панмонгольскими идеями. И, естественно, Заботившихся теперь об интересах маньчжурского генерал-инспектора, который не раз публично заявлял о своём желании дружить с империей на Японских островах, уже державшей в Маньчжурии (пока преимущественно в её южной части) тысячи своих солдат и офицеров.
На встречу в Оловянной барон Унгерн-Штернберг привёз собственный план широкомасштабной наступательной операции из Акши в направлении столицы красной Дальне-Восточной республики — Верхнеудинска. Правда» соображения носили общий, схематичный характер. И были изложены не на бумаге, а только в доверительном разговоре. Атаман Семёнов сдержанно слушал предлагаемый план операции: