— Прикончим барона или нет, всё равно повернём на восток. Казаки в Тибет не пойдут.
— А что будем делать с командой Бурдуковского?
— Как только убьём Унгерна, так сразу обстреляем из пушек их бивак. Первый орудийный выстрел считать за сигнал к общему восстанию.
— Всё ясно. По местам, господа офицеры...
Исполнять приговор к генеральской палатке пошли полковник Эвфаритский, четыре офицера-колчаковца и около десятка оренбургских казаков. Остальные заговорщики разошлись и начали поднимать своих людей, которые ситуацию понимали с полуслова. Рибо писал:
«В чернильной темноте мы стали быстро седлать и запрягать лошадей. Люди работали без огней, настороженно прислушиваясь, чтобы не пропустить звука судьбоносных выстрелов. Не менее часа прошло в ожидании. Я и лечившиеся у меня в госпитале раненые офицеры обсуждали, что мы будем делать, если наши планы провалятся, когда до нас донеслись приглушённые звуки револьверной стрельбы, а потом раздались четыре орудийных выстрела. Их огонь прерывистым светом озарил тёмную лесную долину...»
Разрывы снарядов появились на ночном небосклоне там, где расположилась команда Бурдуковского. Стрельбой руководил подпоручик Виноградов: пушки били с расстояния в полверсты, по сути дела, прямой наводкой. Снаряды кучно накрыли пригорок у дороги с несколькими палатками на его склоне. Забегали в панике полуодетые люди:
— Красные! Красные! На коней!..
Нестройный пушечный залп поднял всю унгерновскую бригаду на ноги. Лишь малая часть «азиатов» знала, что означали эти орудийные выстрелы с кромки походного стана. Остальные подумали, что к лагерю подошли красноармейские части с артиллерией и скоро завяжется бой. Минут через пять бригада сгрудилась на дороге: конные сотни, госпитальные повозки с ранеными, артиллерийские упряжки. В воздухе стоял гул разноязычных голосов:
— Куда барон-то запропастился?..
— Почему не выступаем?..
— Айда сами, без барона. Красные наседают...
В этой внезапной суматохе офицеры-заговорщики потерялись в ничего не понимающей огромной толпе. Никто не знал, убит Унгерн или нет. Эвфаритский со своей группой покушения словно в воду канул. Наконец, от генеральской палатки пришли колчаковские офицеры. С первых их слов стало ясно, что барон жив, невредим и скрылся где-то в ночи.
Когда заговорщики беспрепятственно подошли к унгерновской палатке, то попросили барона выйти к ним. Но вместо хозяина из палатки выглянул полковник Островский, тоже один из участников заговора. Стало ясно, что цин-вана там нет. Как потом выяснилось, он по какой-то причине на ту ночь поменялся палатками со своими штабными чинами. Скорее всего, Унгерн заподозрил что-то неладное и решил ночью поостеречься. Тем самым он спас свою жизнь от пуль заговорщиков.
Островского, выглянувшего из палатки, офицеры в темноте приняли за барона. Один из них выстрелил, но револьверная пуля счастливо не задела полковника, который инстинктивно отшатнулся от входа назад. Второй раз стрелять не дали: заговорщики узнали Островского.
Вот тут-то демон монгольских степей и появился. Он вместе с ламами занимался гаданием в соседней палатке и, услышав выстрел совсем рядом, выглянул наружу. Его появление заговорщики не проморгали. Нестройный залп из пяти-шести револьверных стволов дал понять барону, что против него начался самый настоящий мятеж. Хотя стреляли с дистанции всего с полдюжины шагов, ни одна пуля не задела генерала. Случайно попали в кого-то из лам-прорицателей. Те подняли страшный крик: в Халхе лам не трогали даже пальцем.
Унгерн среагировал на револьверный залп мгновенно. Он упал на четвереньки и юркнул в кусты, около которых стояла палатка. Заговорщики бросились за ним, стреляя в темноте наугад, возбуждённо крича:
— Он там! Стреляйте!..
Искать бежавшего было совершенно бессмысленно ещё и потому, что вся бригада уже поспешно выступила по дороге на восход солнца. Группа полковника Эвфаритского поторопилась догонять её. Унгерн оказался предоставленным самому себе и какое-то время мог не опасаться за свою жизнь. Ночная темень и густой кустарник у подножия холма оказались для него спасительными.
На походе офицеры сумели навести порядок в полках и сотнях, успокоить людей. Теперь все знали о случившемся, но за «бешеного барона» никто не заступился. Бригада вытянулась по ночной дороге, двигаясь походным порядком к Джаргалантуйскому дацану. Хорошей дороги оказалось вёрст на восемь, Дальше двигаться среди поросших лесом и кустарником сопок по дороге, которая теперь больше напоминала лесную тропу, в ночи стало невозможно. Посовещавшись с офицерами, полковник Островский?, оказавшийся за старшего, приказал устраиваться до утра не привал: