сбежали вместе, сэр.
Ящики в моем сознании грохочут, намереваясь сломаться. Воспоминания. Теории.
Шепот и ощущения.
Я скидываю их с обрыва.
- Конечно, вы так думаете. – Качаю головой. Жалею об этом. Закрываю глаза из-за
внезапного головокружения. – Не снабжай меня информацией, которую я и так знаю, -
успеваю сказать. – Мне нужно что-то конкретное. Дай мне точные данные, лейтенант, и не
беспокой до тех пор, пока не раздобудешь их.
- Машина, - быстро говорит он. – Была украдена машина, и мы смогли отследить ее
местоположение, но потом она исчезла с карты. Словно перестала существовать, сэр.
Я поднимаю глаза. Уделяю ему все свое внимание.
- Мы следовали по следам, что были указаны нашим радаром, - продолжает он, но уже
более спокойно, - и они привели нас к полностью изолированному участку бесплодных
земель. Мы осмотрели там все, но так ничего не нашли.
- По крайней мере, это уже что-то, - я потираю затылок, борясь со слабостью в теле. Я
встречусь с тобой в комнате L через час.
- Но, сэр, - говорит он, обращая взгляд на мою руку, - вам требуется помощь, а
процесс выздоровления должен проходить в спокойствии.
- Свободен.
Он колеблется, а после произносит:
- Да, сэр.
Глава 2
Мне удается помыться без потери сознания.
Хотя это было больше похоже на обтирание губкой, тем не менее, я чувствую себя
лучше. У меня очень низкий порог расстройства – существует так мало того, что может
оскорбить мое существование. Я принимаю душ регулярно. На день я ем шесть маленьких
порций еды. Каждый день два часа я посвящаю учебе и физическим упражнениям. И я
терпеть не могу ходить босиком.
Сейчас я голый, голодный, уставший и босой в собственном шкафу. Это не идеально.
Мой шкаф поделен на несколько отделов. Рубашки, галстуки, брюки, пиджаки и
обувь. Носки, перчатки, шарфы и пальто. Все разложено по цветам и оттенкам. Каждый
предмет одежды изготовлен на заказ, точно по размерам моего тела. Я не чувствую себя,
пока полностью не буду одет; это часть меня и старта моего дня.
Сейчас я понятия не имею, как должен одеваться сам.
Рука трясется, когда я хватаю ею маленькую голубую бутылочку, полученную утром.
Я кладу две квадратные таблетки на язык, позволяя им раствориться. Я не уверен точно,
что они делают, знаю лишь то, что они помогают с восстановлением крови. Поэтому я
прислоняюсь к стене, пока моя голова очищается, и чувствую силу в ногах.
Это такое обычное дело. Не то препятствие, что я ожидал.
Сначала я готовлю носки – просто удовольствие, в отличие от стрельбы в человека. Но
интересно, что медики сделали с моей одеждой.
«Одежда, - проговариваю я себе, - только одежда. Я должен сосредоточиться только
на ней. Ничего другого. Никаких подробностей».
Сапоги. Носки. Брюки. Свитер. Военная куртка с множеством кнопок.
Много же кнопок она вырвала.
Небольшое воспоминание выбивает меня из колеи.
Я пытаюсь бороться с этим, но, чем больше я пытаюсь игнорировать воспоминание,
тем сильнее оно разрастается, превращаясь в монстра, которого я больше не могу
сдерживать. Я даже не понимаю, что припал к стене, пока не чувствую холод,
растекающийся по коже, глубоко вдыхаю и закрываю глаза, не в силах это терпеть.
Я знал, что она была просто в ужасе, напугана, но я никогда не предполагал, что те
чувства были направлены конкретно на меня. Я наблюдал за ее развитием, пока мы были
вместе; она, казалось, чувствовала себя более комфортно с каждой проходящей неделей.
Счастливее. Свободнее. Я позволил себе поверить, будто она видела будущее для нас; что
она хочет быть со мной, но считает это невозможным.
Я никогда не предполагал, что ее вновь обретенное счастье было благодаря Кенту.
Провожу здоровой рукой по лицу, прикрывая рот. То, что я сказал ей.
Глубокий вдох.
То, как я коснулся ее.
Моя челюсть сжимается.
Если бы это было только сексуальным влечением, я уверен, что не страдал бы от
невыносимого унижения. Но я хотел больше, чем просто ее тело.
И вдруг я умоляю свой разум представить стены, и ничего кроме них. Стены. Белые
стены. Блоки бетона. Пустые комнаты. Открытое пространство.
Я строю стены, пока они не рушатся, а после на их месте возвожу новые. Я строю и
строю, остаюсь неподвижным, пока мой рассудок не проясняется, очищается, оставляя
только небольшую белую комнатку. Лишь одна лампа, свисающая с потолка.
Чистая. Нетронутая. Безмятежная.
Я моргаю, когда весь потолок катастрофически давит на тот мир, что я построил, а