Я ценю его лояльность, но меня нервирует его преданность. Кажется, ему не нужно
больше, чем он уже имеет сейчас.
Я не должен доверять ему.
Но доверяю.
Но иначе я просто сойду с ума из-за нехватки общения. Кроме холодного общения, я
ничего не могу предложить своим солдатам, и не потому, что они хотят видеть меня
мертвым, а потому, что я ответственный лидер перед ними, и мой долг – мыслить
объективно. Я приговорил себя к одинокой жизни, в которой нет ни коллег, ничего, кроме
собственного ума. Мне удалось создать образ опасного лидера, и потому мне никто не
перечит, никто не ставит под сомнение мой авторитет. Никто не будет говорить со мной
иначе, нежели как с главнокомандующим и регентом сектора 45. Дружба – это не та вещь,
которую я когда-либо испытывал. Ни будучи ребенком, ни сейчас.
За одним исключением.
Месяц назад я встретил исключение из этого правила. Есть один человек, который
всегда смотрел мне прямо в глаза. Человек, который говорил со мной, не подбирая слов;
тот, кто не боялся показать мне свой гнев, или проявить любые другие грубости в моем
присутствии; единственный, кто осмелился бросить мне вызов, повысить на меня голос…
Уже в десятый раз за сегодня я жмурю глаза. Разжимаю кулак и кладу вилку на стол. Моя
рука снова начинает пульсировать, и я хватаюсь за таблетки, спрятанные в моем кармане.
- Вы не должны принимать более восьми таблеток в течении суток, сэр.
Я открываю крышку и бросаю в рот еще три таблетки. Жаль, что руки не перестают
трястись. Мои мышцы слишком натянуты, слишком напряжены. Я на пределе.
Я не жду, пока таблетки растворятся сами. Жую их, чувствуя их горький вкус. Во рту
возникает металлический привкус, благодаря которому я сосредотачиваюсь.
- Расскажи мне о Кенте.
Дэлалью опрокидывает чашку с кофе.
Помощники столовой покинули комнату по моей просьбе; Дэлалью не получает
никакой помощи и своими силами пытается навести порядок. Я облокотился о спинку
кресла, уставившись в стенку позади него, и мысленно подсчитываю минуты, которые
утратил за сегодня.
- Оставь кофе.
- Я… да, конечно, прошу прощения, сэр.
- Стоп.
Пальцы Дэлалью выпускают салфетку. Его рука застывает на месте, паря над
тарелкой.
- Говори.
Он сглатывает, колеблется. – Мы точно не знаем, сэр, - шепчет он.- То здание было
невозможно найти, и тем более войти в него. Все было увешано ржавыми замками. Но
когда мы нашли его, - продолжает он, - когда обнаружили, это было… дверь просто
уничтожили. Мы не уверены, как именно это им удалось.
Я выпрямляюсь.
- Что ты имеешь в виду под «уничтожили»?
Он качает головой. – Это было… очень странно, сэр. Дверь была… выгнута. Будто
какое-то животное повредило ее когтями. Лишь зияющая, рваная дыра в центре.
Я поднимаюсь слишком быстро, цепляясь за стол в качестве поддержки. И
задерживаю дыхание, только при мысли о том, как это могло произойти. Этого не должно
быть, но я позволяю себе болезненное удовольствие от воспоминания ее имени, потому
что знаю, это должна быть она. Она, должно быть, сделала что-то экстраординарное, а
меня даже не было там, чтобы зафиксировать это.
- Вызови транспорт, — приказываю я. – Я встречусь с тобой в Квадранте ровно через
десять минут.
- Сэр?
Но я уже за дверью.
Глава 4
Рваная дыра в центре. Прямо как от животного. Правда.
Ничего не подозревающему наблюдателю это было бы единственным объяснением, но
тогда в этом не было бы никакого смысла. Ни одно животное не может пробить себе
проход сквозь многодюймовую арматурную сталь, не лишившись своих конечностей.
И она не является животным.
Она нежное, смертельное создание. На вид доброе, робкое, но внушающее страх. Она
полностью потеряла контроль и теперь понятия не имеет, на что способна. И хотя она
питает ко мне ненависть, я все равно очарован ею. Я очарован ее притворной
невинностью; даже завидую силе, которой она обладает. Мне так хочется быть частью ее
мира. Я хочу знать, через что она проходит, что у нее на уме, чувствовать то, что
чувствует она. Кажется, такой груз нести очень тяжело.
И теперь она где-то там, выпущенная в общество.
Что за прекрасное несчастье.
Вожу пальцами по зубчатым краям отверстия, осторожно, чтобы не порезаться. В этом
нет никакой определенности, задумки. Только мучительный порыв, особенно это