Он отпускает очень быстро и получает то, что хочет. Я двигаюсь вверх, кашляя и
хрипя, издавая звук, который подтверждает его присутствие в этой комнате. Мое тело
дрожит, а мышцы в ступоре от нападения, и будут находиться так еще какое-то время.
Кожа покрывается холодным потом, а мои вдохи кажутся тяжелыми и болезненными.
- Тебе очень повезло, - говорит он слишком мягким голосом. Он находится в
нескольких дюймах от моего лица. – Так повезло, что я прибыл сюда, чтобы сделать все
правильно. Очень повезло, что я успел исправить ошибку.
Мне холодно.
Комната вращается.
- Я смог разыскать его жену. Ее и их троих детей. Я слышал, что они послали
сообщения.
Пауза.
- Ну, это было прежде, чем мне пришлось убить их, таким образом, это больше не
имеет значения. Но парни сказали, что они передавали «привет». Кажется, она помнила
тебя, - проговорил он, тихо смеясь.
- Жена. Она сказала, что ты отправился навестить их, прежде чем… произошло
недоразумение. Она говорила, что ты всегда посещал составы, спрашивая о гражданских
лицах.
Я шепчу только одно слово, которым могу управлять: «Убирайся».
- Это мой мальчик! – говорит он, взмахивая рукой в мою сторону. – Кроткий, жалкий
дурак. Иногда я чувствую такое отвращение к тебе, что задаюсь вопросом, не застрелить
ли тебя самому. Но затем понимаю, что ты, вероятно, хотел бы этого, не так ли? Обвинить
меня в собственном падении? И я думаю, что нет – лучше позволить ему умереть по
собственной глупости.
Я безучастно смотрю вперед, пальцы сгибают матрас.
- А теперь скажи мне: что случилось с твоей рукой? Дэлалью казался таким же
невежественным, как и другие.
Я молчу.
- Слишком стыдно признаться, что был застрелен одним из собственных солдат?
Я закрываю глаза.
- А как насчет девушки? – спрашивает он.
- Как она сбежала? Сбежала с одним из твоих солдат, верно?
Я сильно сжимаю простынь, отчего мой кулак начинает трясти.
- Скажи мне, - говорит он мне прямо в ухо.
- Как ты будешь иметь дело с предателем на этот раз? Собираешься навестить и его
семью тоже? Быть хорошим с его женой?
Я не хочу говорить это вслух, но не могу больше сдерживаться:
- Я собираюсь убить его.
Он начинает смеяться так внезапно, из-за чего его смех похож на вой. Он хлопает
рукой по моей голове и путает волосы пальцами, которые недавно сжимали мое горло.
- Лучше, - говорит он. – Намного лучше. А теперь поднимайся. У нас есть работа.
И я думаю, что не имел бы ничего против такой работы, которая поможет стереть
Адама Кента из этого мира. Такой предатель как он не имеет право на жизнь.
Глава 8
Я нахожусь в душе так долго, что уже потерял счет времени. Этого никогда не
происходило прежде.
Все потеряло равновесие. Я пересматриваю свои решения, сомневаюсь относительно
всего во что верил, и впервые за свою жизнь я чувствую, что действительно устал.
Мой отец здесь.
Мы спим под той же заброшенной крышей; это то, что я не надеялся испытать снова.
Но он здесь, и останется в своих апартаментах до тех пор, пока не почувствует
достаточной уверенности для своего ухода. Что означает, что он будет решать наши
проблемы, нанося ущерб Сектору 45. Что означает, что я буду понижен до должности
марионетки и посыльного отца, потому что он никогда никому не показывает своего лица,
кроме тех, кого собирается убить.
Он – верховный главнокомандующий Восстановления, и предпочитает управлять всем
анонимно. Он путешествует всюду с той же самой группой солдат, общается только через
своих людей, и только при чрезвычайно редких обстоятельствах покидает столицу.
Новости о его прибытии в Сектор 45 наверняка распространились по всей базе и до
ужаса напугали моих солдат. Потому что его присутствие, реальное или воображаемое,
может означать только одно – пытки.
Прошло уже так много времени, когда я чувствовал себя подобно трусу.
Но, это блаженство. Этот момент длится долго – иллюзия – иллюзия силы. Покинуть
постель и помыться – это маленькая победа. Медики обернули мою травмированную руку
во что-то из пластика, специально для душа, и я, наконец, чувствую себя достаточно
хорошо, чтобы стоять самостоятельно. Тошнота прошла, головокружение прекратилось. Я
должен уже, наконец, мыслить ясно, и все же то, что касается выбора, продолжает быть
запутанным.
Я заставил себя не думать о ней, и все же начинаю понимать, что я все еще