Он достал из кармана гранату. Медленно вышел во двор, праздно постоял, дожидаясь возможности, и незаметно юркнул за большую стопу ящиков. В дальней стороне двора стояли бочки с бензином, дожидаясь погрузки. Они представляли собой прекрасную цель для гранаты и с грохотом взорвались сплошной стеной пламени; солдаты из погрузочной команды бросились во все стороны для спасения жизни. Порта перевалился через высокий борт грузовика и стал подавать ящики Людвигу и Малышу; те, забыв от жадности о страхе, бросились помогать ему. Они успели спрятать в лазарете пять ящиков до того, как во дворе стало слишком жарко в буквальном смысле слова. Они заперлись со своей добычей и смотрели из окна на пляшущее пламя и густой черный дым.
Тем временем казармы были охвачены ужасом и догадками. Группы солдат начинали драться друг с другом только лишь из-за полнейшей паники. Нервозный часовой выстрелил в одного из своих и убил. Все считали, что французское Сопротивление начало атаку крупными силами. В результате погибли четверо, семнадцать были ранены, кое-кто — тяжело.
В этой неразберихе Порта с Малышом принесли четыре ящика в расположение пятой роты.
— Господи! — воскликнул Старик, сразу догадавшись, что произошло. — Вы оба просто-напросто обыкновенные преступники! Можно тащить время от времени немного продуктов, но бросать гранаты и потом грабить — это уже слишком. Вы оба надоели мне до смерти!
И раздраженно отвернулся.
— Беда с тобой в том, — дружелюбно сказал Порта, — что ты слишком уж честный. На мой взгляд, государство украло у нас лучшие годы юности, и мы вправе отвечать ему тем же. Красть у друзей — дело другое. А красть у государства вправе все. Во всяком случае, — добавил он, — мне так представляется.
— Но нельзя же швыряться гранатами, — проворчал Старик.
— Иначе я не мог добыть жратвы, — весело ответил Порта.
Малыш уже открыл банку сардин. Проткнул одну рыбку перочинным ножом и протянул Старику.
— Вот, — сказал он, — съешь сардину. Пища, достойная героев, а ты, я считаю, настоящий герой.
Мы двигались по Парижу плотной колонной, от казарм до Орлеанских ворот. Город был в возбужденном состоянии. Теперь, когда мы отступали, все хотели сделать попытку сквитаться с нами. Появились снайперы. Выстрелом из чердачного окна был тяжело ранен один унтер-офицер. Небольшая группа солдат тут же отделилась и ворвалась в дом. Он был пуст, если не считать двух мальчишек, схваченных на чердаке со старой немецкой винтовкой. Дрожащих от ужаса ребят бросили к нам в грузовик ждать решения генерала Мерселя. На решение ему потребовалось всего несколько минут: несмотря на весьма юный возраст, расстрелять. Приведение приговора в исполнение было отсрочено до тех пор, пока мы не выедем из Парижа. Расстреливать их на глазах у разъяренных толп означало напрашиваться на осложнения. К тому же неразумно было останавливать всю колонну в центре города.
Полчаса спустя раненый умер под испуганными взглядами мальчишек.
— Видите? — Порта заставил их обратить внимание на этот факт. — Может, это научит вас больше не играть с оружием. А?
После этого звучно шлепнул их по щекам и велел смотреть на мертвого до конца пути.
Кода мы отъехали на достаточное расстояние от Парижа, уже смеркалось, и мы расположились лагерем на ночь. Казнь отложили до утра. Майор Хинка вышел из себя, когда впоследствии обнаружилось, что мальчишки исчезли. Обвинение, как обычно, пало на Порту. Хайде заявил, что проснулся среди ночи и увидел, как Порта один возвращается в лес, где мы располагались. Почти не вызывало сомнений, что он увел ребят в темноту и велел им бежать со всех ног. Однако Грегор с Гюнтером клялись, что ребята после этого были там еще не меньше двух часов. Дело оставили из-за недостатка времени и улик, но, думаю, никто из нас не сомневался, что версия Хайде была истинной.
Барселона где-то нашел радиоприемник-передатчик. В конце концов он поймал английскую речь, и мы поспешили заметить длину волны. Благодаря неустанному верчению ручек он наткнулся на командный пункт Третьей бронетанковой дивизии США. Мы тут же связались с ними.
— Привет, янки! — возбужденно закричал Барселона. — Слышите меня? Как у вас дела? Все в порядке?
— Здорово, фрицы! У нас все отлично, как у вас? — ответил голос на довольно хорошем немецком.
— Ничего, — сказал Барселона. — Слушай, янки; есть среди вас кто-нибудь, способный ответить на важный для нас вопрос?
— На какой, фриц?
— Мы с начала этой треклятой войны пытаемся выяснить имя свиньи Одина.
— Свиньи Одина?
— Совершенно верно.
Пауза.
— Ты сказал, свиньи Одина?
— Да, — подтвердил Барселона.
Снова пауза.
— Черт, это какой-то вопрос с подвохом? — с подозрительностью спросил американский немец.
— Нет-нет! — ответил Барселона. — Истинная жажда знаний!
— Ладно, подожди, спрошу других ребят.
Мы ждали, и через несколько минут янки заговорил снова.
— Эй, фриц, слушаешь? Тебе повезло. Среди нас есть норвежец.
— То есть у тебя есть ответ?
— Есть, конечно, но я должен поставить одно условие…
— Какое, янки?
— Вот это: я называю вам имя свиньи, а вы тут же сдаетесь и кладете конец этой гнусной войне. Годится?
— По мне годится, — согласился Барселона. — Только мы сейчас держим путь к Адольфу, хотим немного вразумить его… Ну, как имя свиньи?
— Ее звали «Золотая щетина», и принадлежала она Фрейе, а не Одину. Во всяком случае, так говорит наш знаток [164].
Поднялось шумное оживление. Мы тут же начали связываться с другими ротами, чтобы сообщить радостную новость.
— Алло, Дитрих! Мы узнали имя свиньи Одина!
— Алло, Гейнц? Знаешь, та свинья, о которой мы говорили…
— Алло, Вольф! Мы узнали имя свиньи Одина, только она принадлежала не Одину, а Фрейе, и звали ее «Золотая щетина».
— Ни черта подобного! — ответил Вольф. — Я сам вспомнил его, и это вовсе не «Золотая щетина». Звали ее Серимнер [165]. И принадлежала она все-таки Одину.
Последовал оживленный спор. Американцы упорно держались за имя «Золотая щетина». О Серимнер они слышать не хотели и утверждали, что это нацистские намеки. Вольф же обвинял их, что они выдумали «Золотую щетину» и хотят ввести нас в заблуждение. Вопрос так и не был решен.
Колонна двинулась дальше. Мы пересекли Рейн под внезапным ливнем. Небо было плотно затянуто облаками. Весь путь окаймляли разрушенные здания, груды мусора, пожарища; целые поселки, стертые с лица земли, люди, жившие в норах, будто крысы. Иногда за нами бежали толпы голодных детей, протягивали тонкие ручонки и просили хлеба. Повсюду смердело войной.
Двадцать пятого августа мы настроились на радиостанцию противника и услышали следующие новости:
«Сегодня утром Двадцать восьмая бронетанковая дивизия под командованием генерала Леклерка вошла в Париж [166]. По всему городу звонили колокола, и население бурно ликовало. Все немцы, у которых хватало глупости появляться на улицах, рисковали жизнью. Охранников в тюрьме Фресне удавили заключенные. Всем женщинам, заподозренным в связи с оккупантами, брили головы, сдирали с них платья и рисовали на телах свастики. Генерал фон Хольтиц арестован американцами. Весь город был иллюминирован до утра. Vive la France!»
Мы выключили приемник и какое-то время молча глядели друг на друга.
— Знаете, что? — заговорил наконец Порта. — Старине Хольтицу не дали достаточно вооружений, чтобы уничтожить весь город, и, готов спорить, он сейчас изо всех сил утверждает, что спас Париж от разрушения.
— Ему ни за что не поверят, — сказал Барселона.
— К тому же, — поддержал его Малыш, — все это будет в письменных приказах и прочих документах.
Порта пожал плечами.
— Те, кто наверху, всегда ухитряются вывернуться из чего угодно.
— На сей раз ничего не выйдет.
— Идем на спор? — предложил Порта.
164
На самом деле обладателем священной свиньи (точнее, вепря) был Фрейр, в скандинавском пантеоне бог плодородия, обеспечивавший солнечный свет, дождь, обильные урожаи и мир; брат-близнец Фрейи. Его вепря звали Гуллинбурсти, что означало «Золотая щетинка». — Прим. ред.
165
Серимнер (друг. вар. Сэхримнир) — имя вепря (кабана), туша которого зажаривается для пиров в Вальхалле в честь павших героев; после каждой трапезы вепрь вновь оживает. Поскольку Вальхалла принадлежала Одину, то, в принципе, можно сказать, что и вепрь — тоже. — Прим. ред.