— И что он здесь вынюхивает? — сердито осведомился Бонч-Бруевич. — Проверят, целы ли его серебряные ложки?
— Его необходимо сбить, — твердо произнес командир отряда штабс-капитан Нестеров. — Даю слово офицера, что больше этот соглядатай у нас не появится.
Когда офицеры вышли из помещения штаба, поручик Кованько буквально набросился на Нестерова:
— Ты что задумал, Петр Николаевич? Как ты мог давать слово?
— Что задумал, то исполню, — ответил Нестеров.
— Ты его таранить хочешь?
— Я уже говорил, что таран может быть безопасным, если сделать с умом, — ответил Нестеров. — Вот и настало время проверить мою теорию на практике.
26 августа 1914 года, Жолкиево
— Австрияк! Снова!
Нестеров вскочил с постели.
Поручик Кованько поднялся тоже.
— Летим!
— Ты, Саша, остаешься, — твердо сказал Петр Николаевич.
— Возьми хоть браунинг, — взмолился Кованько.
— Обойдусь, — ответил Нестеров.
Он поднял в воздух «Морже» — самый быстрый из имевшихся в отряде самолетов.
Тем временем «Альбатрос» не спеша сделал круг над городом, держась на высоте приблизительно в тысячу метров. Слышался беспорядочный треск винтовок, но выстрелы с земли не причиняли аэроплану ни малейшего вреда.
И вот навстречу «Альбатросу» рванулся «Моран-Солнье». Австриец уже шел на запад, набирая высоту: разведка закончена, он уже увидел все, что хотел.
Нестеров обходил город с юга и двигался наперерез противнику. «Моран» легко догонял немецкий самолет, скорость у него была выше.
И вот оба самолета уже на одной высоте.
Нестеров поднял «Моран-Солнье» выше «Альбатроса».
Пилот «Альбатроса» унтер-офицер Франц Малина спокойно вел аппарат. Что может сделать русский?
В безопасности чувствовал себя и наблюдатель лейтенант барон Розенталь. Самолет принадлежал лично ему — богатый помещик, кавалерист, он увлекся авиацией и даже держал специальный ангар в своем имении в Жолкиево.
Нестеров не колебался: зашел сзади, догнал врага и сверху ударил противника колесами.
«Моран» врезался во вражеский аэроплан. На мгновение «Морже» замер в воздухе, а потом... начал падать носом вниз.
Австриец же продолжал держаться в воздухе.
Текли мучительные мгновения.
Но вот «Альбатрос» медленно повалился на левый бок, повернулся носом вниз и сорвался в штопор.
Более тяжелый, чем «Моран», «Альбатрос» грохнулся на землю первым.
Мгновенно выехали к месту катастрофы. Нестерова нашли первым: он был мертв. Позднее под обломками «Альбатроса» обнаружили обоих австрийцев — наблюдателя и пилота.
— Зачем, зачем он это сделал? — твердил генерал-майор Бонч-Бруевич. — Правду про него говорили — отчаянная голова.
— Вовсе нет, — возразил поручик Кованько. — Петр Николаевич никогда не шел на смертельный риск, не обдумав всего заранее.
— Но он же погиб!
— Он промахнулся и не ударил по краю несущей плоскости, как собирался, — уверенно сказал Кованько. — Удар пришелся в середину «Альбатроса». Колеса попали под верхнюю плоскость, а винт и мотор ударили ее сверху. Вал, на котором держался «Гном», переломился, мотор оторвался и упал. А удар шасси оказался сравнительно слабым... Но сама идея тарана у Петра Николаевича была правильная.
— Не вздумайте мне этого доказывать! — бросил генерал-майор.
...Девятнадцатого марта 1915 года ротмистр Казаков на «Морже» повторил таран Нестерова.
Он ударил своим шасси по краю крыла вражеского самолета, и тот камнем рухнул на землю.
Казаков благополучно спланировал и приземлился в расположении русских войск. Нестеров был прав — таран возможен как крайняя мера, когда закончились боеприпасы.
К тому времени на аэропланах уже начали устанавливать пулеметы.
© А. Мартьянов. 24.03. 2013.
56. Белокрылый лебедь
Май 1910 года, Мурмелон-ле-Гран
Вот и закончились испытания. Новый пилот получает летную лицензию в школе знаменитого Анри Фармана.
Генрих Сегно от души поздравляет друга. Владимир Лебедев — третий русский летчик, признанный в Париже — авиационной столице мира. Третий — после Михаила Ефимова и Николая Попова.
Ему уже тридцать один. Юрист по образованию, коллежский секретарь в отставке, Владимир Александрович впервые увидел полет аэроплана в небе Франции в 1908 году. Два года бредил он авиацией, даже пытался строить планер, правда, без особого успеха.
И вот — Париж...
Прекрасно воспитанный, хорошо образованный, с изысканными манерами, русский спортсмен Владимир Лебедефф умел произвести впечатление даже на парижское общество. И летный экзамен выдержал блестяще.
Теперь он становится любимцем французской публики.
— Скажите, мсье Лебедефф, — наседает журналист, — это правда, что в России вы были инженером?
— Нет, к сожалению, это не так, — отвечал Лебедев. — Но я прожил во Франции целый год прежде, чем поступить в летную школу, и действительно работал механиком на одном из французских авиационных заводов.
— О! — изумляется журналист. — Но для чего, мсье? Если вы хотели стать летчиком, зачем вам работать на заводе механиком?
— Причин две, — тонко улыбается в ответ «мсье Лебедефф». — Во-первых, за это время я изучил процессы сборки летательных аппаратов и организацию их производства. Не сомневаюсь, что такие знания пригодятся мне в дальнейшем. И во-вторых, я нуждался в средствах... Проще говоря, у меня не было денег оплатить учебу в школе мсье Фармана.
Ответ чересчур откровенный, но журналисту нравится...
20 апреля 1910 года, Париж
Новый пилот родом из России быстро начал удивлять парижскую публику.
Правда, первый его полет на расстояние в пятнадцать километров никого не впечатлил. И второй — длиной в тридцать километров — тоже.
Но Лебедев быстро «наращивал мощность».
— Мсье, мсье! — К приземлившемуся «Фарману» уже бежали журналисты.
Лебедев и Сегно оставались в машине. У Сегно еще кружилась голова, а Лебедев знал, что его захотят сфотографировать.
— Что вы чувствуете, мсье?
— Усталость, — ответил Лебедев. — И огромную радость!
Он пролетел с пассажиром более часа, причем удерживал самолет на большой высоте! Об этом рекорде написали французские и русские газеты.
— Пора нам возвращаться в Россию, — сказал Лебедев своему другу вечером того дня.
7 июня 1910 года, Гатчина
— Владимир Александрович! — председатель летной школы Петербургского императорского аэроклуба с радостью пожимает руку знаменитому летчику. — Мы хотим пригласить вас на должность шеф-пилота нашей школы. Что скажете?
— Соглашусь с радостью! — отвечал Лебедев.
— Нам нужно испытать новые аэропланы «Россия-А» — типа «Фарман» и «Россия-Б» — типа «Блерио», построенные в Петербурге.
12 августа 1910 года, Гатчина
«Россия-А» типа «Фарман» поднялась в воздух и описала круг — «блинчик» — над аэродромом.
Пилотировал аппарат Владимир Лебедев.
Это был первый испытательный полет в истории России.
10 апреля 1911 года, Петербург, Михайловский манеж
Авиационная выставка, приуроченная к Первому Всероссийскому воздухоплавательному съезду, торжественно открыта.
«Бреге», «Ньюпор»... Известнейшие фирмы представили свои аппараты.
— А это что за самолет?
Жюри выставки живо заинтересовалось бипланом «ПТА» — «Петербургского товарищества авиации».
Владимир Лебедев охотно пояснил: