Отъ удара дрогнули вселенныя и смутились всѣ духи. Разсердились бѣлыя сестры на девятомъ небѣ и въ сердцахъ сбросили Куркыля съ неба долой:
— Такъ правишь землею? Такъ сберегъ солнце?
Покатился съ неба Куркыль-воронъ, заметался на бѣлыхъ крыльяхъ, видитъ, что сдѣлалось. Отъ гнѣва и досады крылья метали молніи, а горло каркало громомъ.
Проклялъ Куркыль небо, землю, воду и всѣхъ звѣрей.
И стало отъ его проклятія:
Съ небомъ такъ:
Отъ крыльевъ Куркыля взвились тучи, и хлынуло небо дождемъ, и вѣтры понеслись во всѣ стороны отъ крыльевъ Куркыля. Семь дней и семь ночей плакало небо о первомъ грѣхѣ.
И воютъ, и стонутъ вѣтры, и плачетъ небо дождемъ до сихъ поръ отъ первой крови.
Содрогнулось небо отъ перваго грѣха и первой крови и сдвинулась съ мѣста вся первая вселенная. Рушилось бы и раздавило землю сдвинувшееся небо, если бы не держала его на макушкѣ звѣзда Унпегеръ. И пошло небо вокругъ хрустальнаго столба, какъ пойманный олень на арканѣ.
Стекла по гладкому небу оленья кровь, запеклася по краямъ полосами: стоятъ по краямъ неба зори утренняя и вечерняя, красныя, какъ кровь.
И пошло по небу солнце, закатилось за красной зорею, и стала ночь. Отъ ночи сталъ холодъ, и звѣзды заблистали по темному небу. Ярче всѣхъ Унпегеръ.
А съ моремъ такъ:
Пошли волны, отъ холода льды, и стало гибельно и страшно море, а отъ его дыханія стынетъ земля даже и въ серединѣ лѣта.
Реветъ и стонетъ море отъ первой крови.
А на землѣ такъ:
Отъ дождя стали въ ямахъ, что нарылъ Камау, озера, а въ рытвинахъ рѣки, и всюду ручьи и болота. Деревья почернѣли, стали гнить и падать, и ровная земля стала изъ хорошаго мѣста тундрою. Отъ холода закостенѣла земля, какъ мерзлая оленина, и замерзли воды, и выпалъ снѣгъ.
Воютъ и плачутъ по землѣ снѣжныя вьюги отъ первой крови.
А съ звѣрями такъ:
Раздѣлились на-двое, и одни ѣли другихъ. Съѣли Кейгинъ — Милиту, Рикукъ — Кабеу и Нелукъ Эльвиля съ важенкою, и Амчекъ-Пипекъ — мышку, и сова Тыкиль — бѣлку Оштаки. Гнались, догоняли, ловили, душили и растерзывали, и до сихъ поръ такъ.
Вой, ревъ, пискъ стоитъ на землѣ отъ первой крови.
И ушелъ со стыда и горя въ землю Камау-гора-мамонтъ-звѣрь.
А съ птицами такъ:
Прилетѣли птицы, обманутыя Рикукомъ. Видятъ: холодъ, кровь, тьма и волны на морѣ.
— Кто же сдѣлалъ? — спросили птицы.
И простонала земля:
— Куркыль проклялъ меня, воду и небо, и звѣрей и кровь.
— Какъ могъ сдѣлать такое? Не самъ развѣ Куркыль пробилъ, сердитый, мѣшокъ и выклюнулъ искру на соблазнъ звѣрямъ? Мы шелушили солнце, Кабеу сломала носъ и Пычикъ обезсилѣла навсегда. Какъ будемъ жить зимою безъ шубы? Солнце наше, солнце наше!
И прокляли птицы Куркыля. Такъ справедливо было проклятіе, что свалился Куркыль съ облаковъ на землю, сталъ меньше совы, почернѣлъ, какъ уголь, и даже убить не смѣетъ: ѣстъ убитое.
А птицы улетѣли за солнцемъ. Погналась за ними зима, не догналась и вернулась. Возвращаясь, пробѣжала далеко, до холоднаго моря. Пришло солнце, растопило снѣга, зазеленѣла тундра, стала весна. Прилетѣли за солнцемъ птицы, поютъ пѣсни, выводятъ птенцовъ. Спохватилась зима, побѣжала за птицами, ушло солнце, улетѣли птицы: была осень… И такъ пошло изъ года въ годъ постоянно.