— Знаешь, а мне в полиции понравилась. Да и мама успокоилась, что чужую… — начинает Яни Бубик и внезапно замолкает.
Я невольно улыбаюсь, так как знаю, что он хочет этим сказать. Чужой девицей может быть только Ирен. Уж если мать Яни успокоилась, значит, она уверена, что сын женится на Ирен.
— Да ты ведь не знаешь, что я уже стал сержантом! Да-да, сержант Янош Бубик! У меня и документ есть… Йошке Козме и Пиште Тоту тоже присвоили звание сержанта. А знаешь ли ты, кто ты теперь такой?
— Знаю, — киваю я. — Раненый, больной, к сожалению.
Яни отступает на один шаг и шутливо докладывает:
— Товарищ лейтенант Серенчеш, докладывает сержант Янош Бубик!
— Не дури, — тихо прошу я.
— И не собираюсь дурить. Тебе, дружище, присвоено звание лейтенанта. Приказ пришел из областной полиции. Областная полиция действует вовсю. В самом начале мая приехал к нам какой-то тип в старой полицейской форме с золотым шитьем на воротнике. Собрал нас всех и начал шерстить за то, что мы забрали-де у заводчика парусиновые палатки. Больше он нам ничего не сказал, только отчитывал за них, будто специально за этим и приехал. А о том, что мы тут делали, как воевали, и словом не обмолвился… Послали мы его подальше, сказав, что пусть к нам пришлют кого-нибудь другого, более честного…
— Что вы с ним сделали? — с беспокойством спросил я Бубика, надеясь, что все это было несколько не так.
Яни не смотрит мне в глаза, а разглядывает носки собственных сапог, будто видит их впервые.
— Что мы могли с ним сделать?.. — бормочет он. — Отпустили, а он так заторопился, что поскользнулся во дворе и разбил себе нос… Зато потом к нам приехал новый офицер, коммунист. Он сказал нам, что областная полиция благодарит нас за хорошую работу и за участие в боевых действиях… Это было уже совсем другое дело. Этот офицер — фамилия его Барани — привез нам приказ о присвоении нам воинских званий… А вот и наш товарищ партийный секретарь!
В дверях показался Жига Мольнар.
— Вот хорошо-то! — радостно воскликнул он. — Наконец-то нас к тебе допустили!
Подойдя ко мне, он расцеловал меня в обе щеки, уколов своими усами.
Тут в палате появился врач-полковник и выпроводил всех моих посетителей в коридор, сказав, что теперь он разрешит им чаще навещать меня.
4 апреля 1945 года
Два дня назад я снова принял полицию.
К моему приходу Бубик навел в здании такой порядок, какого не бывает даже в доме невесты перед свадьбой. Ребята побелили стены известкой, натерли пол. Дорожки во дворе обложили галькой.
Как только я вошел в ворота, сержант Янош Бубик громко подал команду:
— Для встречи с фронта слушай: на караул!
Команду эту ставшие в строй полицейские выполнили хорошо, только конец встречи получился не таким, как его задумал Бубик. Взяв винтовки «на ремень», все сгрудились вокруг меня: одни обнимали, другие жали руки…
К десяти часам меня, как члена национального комитета, пригласили в сельскую управу на торжественное заседание.
«Заседать! — с опаской подумал я. — Придется и этому учиться».
Перед началом заседания Жига Мольнар сказал мне, что кроме национального комитета я вошел в группу коммунистов и поэтому должен голосовать за решение коммунистов.
В здании сельской управы меня ждало много неожиданностей. Приняли меня очень хорошо, я бы даже сказал, тепло. Члены комитета поинтересовались, как я себя чувствую. Когда же я сел на стул, то тут, к огромному своему удивлению, увидел, что сижу за столом напротив Михая Рушки.
«Эге! — мелькнуло у меня в голове. — А как сюда попал этот Рушка? Что ему тут нужно? С его-то богатством и двумястами хольдов земли?»
Чуть позже Рушка попросил слова. В выступлении он упомянул о каком-то соглашении «Об участии всех существующих партий в жизни страны» и о том, что, согласно этому документу, по его мнению, и в полиции должны быть представители от всех партий…
«Так вот он куда метит! — подумал я. — Интересно, где ты был, когда мы с оружием в руках защищали новый порядок? Тогда ты не просился на фронт!»
Жига Мольнар спокойно ответил Рушке, что с этим вопросом мы разберемся несколько позже.
«Уж не тронулся ли Жига? Что он говорит? — забеспокоился я. — О каком разбирательстве может быть разговор?» С этого момента я даже стал невнимательно слушать выступления других.
— Что ты хочешь разбирать?! — напал я на Мольнара, когда мы остались вдвоем.