— Добрый день, — сказал Пато таким тоном, словно отрекомендовался: «А вот и я заявился».
И чуть-чуть опустил плечи. Сделал он это почти незаметно, но от Мишкеи это не ускользнуло. Такое движение обычно делает грузчик, которому долго, до боли напрягая мышцы, приходится держать на плечах тяжелую ношу, а потом, сбросив груз на землю, удается наконец с облегчением расслабить плечи.
А председатель, опершись ладонями о стол и подавшись всем корпусом вперед, с сияющим лицом и вытянутыми трубочкой губами ждал, что еще скажет вошедший. Однако по голосу Пато и его жесту Мишкеи понял, что тот больше ничего не намерен говорить. Этот спокойный и сильный человек уже все сказал тем, что пришел в контору кооператива. Председатель в этот момент был похож на свата, который только что произнес речь перед родителями невесты и с умилением ждет торжественного «да». Украдкой разглядывая Пато, Мишкеи вспомнил, как председатель, чуть ли не ежедневно изливавший ему душу, все время расхваливал Пато, едва о нем заходила речь: «Умнейший крестьянин! Если он вступит в кооператив, то за ним все село повалит! А как он умеет ходить за лошадьми и коровами! От такого человека пользы больше, чем от безвозмездной государственной ссуды в сто тысяч форинтов!» Таким восторгам не было конца и краю. Вот почему сейчас председатель с трудом сдерживал охватившую его радость.
— Какими судьбами? — с притворным равнодушием спросил он наконец, будто и не подозревал, зачем понадобилось Пато заходить в контору. Впрочем, удивляться тут было нечему. Председатель давно ждал этого дня, часто и с удовольствием представлял себе его, и теперь ему хотелось хоть немного продлить этот торжественный момент.
— Дай мне бланк заявления, — попросил Пато.
— Садись. Это большое дело! По сравнению с таким шагом и женитьба пустяком окажется. Когда человек женится, то прощается лишь с холостяцкой жизнью, а когда вступает в кооператив, то навсегда рвет с прежней безрадостной жизнью, с обременительными заботами, которые обычно мучат одиночку…
Пато заулыбался. Улыбка выплыла из-под пышных усов и слегка тронула губы. Однако от этой легкой и снисходительной улыбки у председателя пропало желание говорить дальше, и он с разочарованием взглянул на Пато. «Вот и посмотрите на него, — подумал он, — так долго заставлял себя ждать, а когда наконец пришел, то у него, видите ли, не хватает терпения выслушать даже короткое внушение…» А к внушениям председатель питал особое пристрастие. Злые языки говорили, будто даже по ночам он донимал жену свою нравоучениями, а когда спохватывался, что он не только председатель, но и муж, бедная женщина уже крепко спала.
— Ну хорошо, — недовольно пробормотал председатель и достал из ящика стола бланк. — Если уж тебе даже доброе слово в тягость, тогда подписывай, и точка… Только запомни: ты сейчас находишься в конторе кооператива имени Петефи, а не на собрании глухонемых.
Облегчив душу, он обмакнул в чернила измазанную ручку с обгрызенным концом и подал Пато.
Мишкеи вдруг поймал себя на том, что он сам тоже улыбается. Ему понравился этот крестьянин. Он казался гораздо симпатичнее, чем можно было представить его по хвалебным отзывам председателя. Ведь вот он, Мишкеи, едва увидев Пато, уже готов вместе с ним беззлобно, по-дружески посмеяться над слабостями председателя. В Пато привлекали спокойствие, уверенность, немногословность, за которой угадывался ясный ум, а его мимолетная лучезарная улыбка, казалось, приоткрывала душу. Такая улыбка не оставляла сомнений в том, что этот человек не лишен тонкого и мудрого юмора. Такие люди знают, чего хотят…
Пато взял ручку и с серьезным лицом без колебаний подписал заявление. Председатель достал еще один бланк и обратился к жене Пато:
— Ну а ты, Мариш? Ты тоже надумала?
Даже много недель спустя Мишкеи не переставал удивляться, как он сразу не заметил такую женщину. Может, потому, что фигура Пато, дышавшая буйной, упрямой силой, заполнила собой чуть ли не всю контору, а Мариш почти не было видно из-за спины мужа. Мишкеи даже не удостоил ее внимательным взглядом. Да и что смотреть на немолодую жену пожилого крестьянина? С детских лет знал он многих крестьянок, которые безропотно следовали за своими мужьями. Смысл их жизни заключался в том, чтобы не перечить мужьям, и они осмеливались подавать голос лишь тогда, когда их спрашивали.