— Вот это заявление, — сказал председатель, протягивая ей бланк. — Вот тут, внизу, где точки стоят.
— Ну а раз теперь все по-другому, не как раньше… то какую фамилию мне писать?
Пато покачал головой, будто извиняясь за темноту своей жены.
— Свою фамилию ты хорошо знаешь, — поучающе произнес он. Так обычно помогают школьнику, который нетвердо знает урок. — Не тяни время. У нас дела, и они тоже люди занятые!
— Конечно… Тогда я напишу: «Пато Иштване». А может, рядом написать и девичью фамилию?
— Хорошо, — согласился председатель. — Можно и обе сразу.
Мишкеи не понял, но почувствовал, что в эту минуту женщина почему-то считает важным, чтобы в заявлении была указана ее девичья фамилия. Может, она хотела пустить собственные корни в новой жизни, как дерево, пересаженное в другую почву?..
Патоне облокотилась на стол и медленно написала: «Пато Иштване, урожденная Мария Кочиш». Она задумчиво смотрела на свою подпись, и черты ее лица смягчались, оживали, будто она любовалась чем-то прекрасным. Женщина еще долго бы смотрела на заявление, но председатель забрал у нее бумагу.
— Как раз сегодня вечером заседание правления кооператива, — весело сказал он и подмигнул Пато. — Рассмотрим ваши заявления и поговорим о том, какое тебе, Иштван, поручить дело. Если народ доверит, он высоко и поднимет… Теперь мы не принимаем в кооператив кого попало, сам небось соображаешь.
Пато промолчал, но по лицу его было видно, что он все понимает. Пожав руку председателю и Мишкеи, Пато пошел к двери. Патоне никому из них не подала руки, ей это и в голову не пришло. Взгляд ее оставался рассеянным, но, когда она направилась вслед за мужем, на лице ее вновь застыла холодная маска.
Председатель довольно потирал руки.
— Ну, дружище! — проговорил он, смачно причмокивая. — Вот это удача! Пять лет мы точили на него зубы — и вот он наш! У него восемнадцать хольдов земли, три лошади, две коровы, повозка, двуколка, сенокосилка и прочее… А самое главное, он будет отличным заместителем председателя… У него прирожденный талант командовать. Не сомневайся: он сможет управлять людьми без нажима и по-умному.
Председатель так разволновался, что достал из ящика стола сигареты и закурил. Комната мигом наполнилась табачным дымом.
— Ты вот послушай меня, дружище, — радостно продолжал он, дымя сигаретой. — Этот Пато еще двадцать лет назад так вел свое хозяйство, что, глядя на его участок, даже помещик диву давался. «Друг мой Пишта, — говорил он ему, — я свое хозяйство веду по-современному, а как же получается, что твои посевы все равно лучше моих?» И что, по-твоему, ответил Пато? Ни за что не угадаешь! «Для вас, барин, земля — это забава, а для меня — хлеб насущный…» Так и сказал. Этот Пато говорит мало, зато не в бровь, а в глаз. Однажды…
Дым ел Мишкеи глаза. Не слушая председателя, он растворил окошко и посмотрел на растущие у дома каштаны, на которых распускались клейкие почки. «Вот и опять пришла весна, — подумал Мишкеи, — а я все холостяком живу, как бездомная собака!»
— Скажи, товарищ председатель… не бьет ли Пато свою жену? — вдруг спросил он, повернувшись от окна. — Я думаю, что бьет.
— Чего это тебе на ум взбрело? Пато не такой человек. Он никого никогда не обижал, по крайней мере, я такого не слышал. — И председатель глубоко затянулся сигаретой, а когда выпустил дым, синеватое облачко окутало всю его голову. — А вообще-то кто его знает. Был у нас звонарь Пакич, темный такой, забитый мужик, до двух сосчитать не умел, перед собакой священника и то всегда шапку снимал. И вдруг однажды узнаем, что он здорово отколотил свою жену. Бедная баба целую неделю на улицу не показывалась — такая физиономия у нее была… Вот как бывает. Тут наверняка не скажешь.
Спустя два дня Мишкеи вместе с Пато осматривали кооперативное хозяйство. Вновь назначенный заместитель председателя сразу показал себя хорошим хозяином. Правда, он и раньше не раз видел кооперативные земли, поскольку ему довольно часто приходилось ходить мимо. Пато не собирался ни делать открытий, ни с самонадеянностью нового начальника критиковать хозяйство. Он лишь сделал несколько метких замечаний о пахоте, севе и скоте. Мишкеи в душе удивлялся, как это полуграмотный крестьянин разбирается в терминологии. Проходя по заброшенному участку люцерны, он произнес одно-единственное слово: «Запущен», но этим словом было сказано все. Другой долго бы разглагольствовал о люцерне вообще, а Пато одним словом сказал самое главное. Когда они осматривали коров и телят, взгляд Пато то теплел, то вдруг становился суровым. Мишкеи, хорошо знавший всех коров кооператива, опять про себя отметил, что и здесь Пато ни разу не ошибся.