— Да, и даже знаем, каким образом ты попал на фронт. Но за это время ты мог и человека убить.
— Чем?
— Как это чем?
— Оружия у меня нет. Вам это сделать было намного легче, и вы наверняка делали это.
— Но ведь мы-то были на фронте!
— Оставь, Эдуард, не спорь с ним. Это не солдат, а деревенщина. Он думает, что в противника не стреляют, а бьют его по заднице.
— Что я, идиот, что ли? Вы лучше ответьте на мой вопрос.
Галфи подошел к ним ближе. Голос его дрожал, как у полкового священника во время молитвы.
— Успокойтесь, ради бога, не оскорбляйте друг друга. Я ведь хотел только сказать, что нам о тебе мало что известно.
— Очень даже хорошо все известно! — распалялся Мольнар. — Вполне достаточно. Ты разве не слышал, что о нем сказал старший унтер-офицер? Ведь он же политический! Нам только того и не хватает, чтобы всех нас сцапали вместе с ним! Не хами! Если тебе показали палец, это вовсе не означает, что нужно отхватить и пол-руки. Убирайся отсюда побыстрее, пока я не передумал и не передал тебя опять Шухайде.
Однако Сийярто спокойно повторил, что никуда не пойдет до тех пор, пока не наестся и не подготовит себя к дороге.
— У меня к вам, собственно говоря, есть предложение, — проговорил вдруг арестованный и взглянул на прапорщика. — Если вы меня отсюда не прогоните, позже я отплачу вам за это добром.
Мольнар сразу же преобразился, мысленно оценивая представлявшуюся им возможность.
— На той стороне? — спросил он дружелюбным тоном.
— Да, конечно.
— Ты имеешь в виду — у русских?
— Да.
Галфи обвел всех присутствующих в комнате возмущенным взглядом, будто перед ним стоял по крайней мере взвод солдат, каждому из которых он хотел обязательно заглянуть в глаза.
— Меня лично это нисколько не интересует, — с достоинством заявил он. — Я, Эдуард Галфи, не собираюсь полагаться на добрую волю противника.
Однако Мольнар имел на этот счет свое мнение.
— Не порти дело, Эдуард, — заметил он. — Уж не хочешь ли ты окочуриться здесь между двумя фронтами? Или, может, ты думаешь, что к нам сюда прилетят ангелы и на крыльях унесут нас домой? — Повернувшись к Сийярто, унтер спросил: — А кого ты там знаешь?
— Лично никого не знаю.
— Тогда чего же болтаешь? А я-то думал, что у тебя там есть какой-нибудь важный приятель.
— Даже никого не зная лично, я уверен, что так оно и есть.
— Да ты говоришь как русский…
— Не совсем так, но…
— По-твоему, русские только тем и занимаются, что по всему фронту разыскивают тебя, чтобы спросить, за кого ты хочешь замолвить словечко? Нет, дружище, в эти игрушки играй один! Нам же лучше заранее переодеться в гражданское.
Галфи считал, что на этом разговор далеко еще не окончен, и потому поинтересовался:
— А среди венгров ты где надеешься найти себе друзей?
Сийярто казался вконец измученным, к тому же он ужасно хотел есть.
— Среди тех, кто не желает погибать… — нервно ответил он.
— Но ведь они хотят загубить всю страну! Или тебя это нисколько не интересует? Взгляни кругом!..
— Не русские начали с нами войну.
— Этого я и не утверждаю, однако это не меняет сути дела. Посмотри: повсюду разрушения, повсюду трупы, повсюду беженцы, а у тебя одно-единственное желание — живым дождаться прихода русских…
— Ну хватит болтать! — оборвал прапорщика унтер.
— Это не болтовня.
— Самая настоящая пустая болтовня! С тех пор как я себя помню, нас только ею и кормили: и в школе, и на призывном пункте, и в армии. Иногда мне кажется, что вместо крови у меня в жилах течет жидкая болтовня. А что от нее толку?.. Разве я стал умнее от нее? Черта с два!
В этот момент в комнате появились Йошка Вег и Альберт.
— Располагайтесь, господа, — сказал Альберт.
— А, вот и ты! С тобой по крайней мере можно говорить о серьезных вещах.
— Очень рад.
— Я вижу, твои господа основательно упаковали вещи и дали деру. Но ты, надеюсь, понимаешь, о чем идет речь? Скажи-ка нам, что у вас в доме осталось из еды? Да не вздумай скрывать!
Альберт всплеснул руками, словно ворон крыльями.
— Я должен вас огорчить. Господин барон приказал все ценные продукты забрать с собой, а остатки сегодня разобрали солдаты.
В комнату осторожно вошел Фекете и испуганным взглядом уставился на Альберта. «Что стоит эта свобода, если приходится умирать здесь с голоду?» Он дернул ремень, на котором висел автомат. Фекете охотнее всего снял бы автомат совсем, поскольку считал: где нет солдатского довольствия, пусть от него и службы не ждут.
— Ничего не понимаю, — замотал головой унтер. — Выпивка есть, а еды нет, да?