Мы не спеша спустились в долину. По дороге Бубик тихо рассказывал нам о том, как осенью девятнадцатого года старший брат его отца Ференц Бубик с одной-единственной винтовкой системы «Манлихер» двое суток продержался в своем укрытии, которое осаждали шестеро вооруженных жандармов. До самого смертного часа он остался преданным красноармейцем.
Эту историю о схватке Ференца Бубика с жандармами хорошо знали все в селе, однако, несмотря на это, нам было особенно приятно услышать ее сейчас.
Когда мы подошли к старому ореху, что рос недалеко от дома Коты, Яни ткнул рукой в темноту и тихо сказал:
— Вот на этом месте они его и расстреляли.
Мы тихонько спустились вниз. Пройдя несколько шагов, Бубик продолжал:
— Ференц был один, а нас трое. Если нужно будет, мы способны на большее…
Он был абсолютно прав, так как мы действительно были способны на большее.
В пятнадцати — двадцати шагах от крайнего дома рос одинокий тополь.
— Знаете что? — вдруг осенило меня. — Обратно давайте пойдем не сразу в погреб, а сделаем небольшой крюк к дому Келлера.
Бубик радостно потер руки:
— Вот это идея! Давно пора рассчитаться с этой крысой!
Фекете в знак согласия кивнул:
— Но только без оружия, мы его и голыми руками проучим.
Голыми так голыми, мы не возражали.
Я осторожно обошел вокруг собственного дома. А вдруг они уже у нас побывали?
Зайти в дом я не решался. Что я скажу маме? Как объясню ей, что мне нужно уйти из дому? Она покачает головой и тихо спросит: «Нужно? А зачем это нужно? Как же так? Хочешь оставить меня одну?..»
Что я ей на это отвечу?
Но домой я должен зайти.
Мать долго возится с ключом, открывая мне дверь.
— Где ты так долго пропадал? Я уже думала… Боже, не случилось ли с тобой какой беды? В такое время бродить неизвестно где… Тут поневоле бог знает что в голову лезет…
Она целует меня, но тут же прижимает палец к губам, делая мне знак, чтобы я не шумел: в комнате спят дети. Я с удивлением сморю на маму.
— Это Шандор и его жена, — всхлипывая, шепчет она, — привели к нам своих детишек.
В кухне сидел мой брат Шандор вместе с женой. Перед ними на полу различные узлы, корзины с каким-то барахлом.
— Вы? Что случилось?
Шандор мрачно улыбнулся и протянул мне руку:
— Вот мы и дома, братишка. Гитлеровцы захватили Модорош и нас всех выбросили на улицу. А когда мы вышли, подожгли дом…
Он скрипнул зубами. Жена его, опустив голову на стол, тихо заплакала.
Откровенно говоря, я недолюбливал жену брата, считая ее жадной и корыстолюбивой. Мы дома никогда не вели большого хозяйства. Отец мой был кузнецом, а уж какое у кузнеца хозяйство! Кроме поросенка да нескольких кур, у нас и живности никакой не было. Яйца, которые несли наши несколько кур, всегда лежали в небольшой корзинке, но мы никогда не знали, сколько именно их там лежит.
Зато жена брата, Рожи, всегда с точностью могла сказать, сколько яиц лежит у нее в корзине, хотя кур в ее хозяйстве было очень много.
Ходить в гости Рожи не любила и сама неохотно принимала у себя гостей. Такой уж она была. Женившись на ней, брат получил в приданое четыре хольда земли и домишко.
Сейчас я особенно посочувствовал ему: уж очень жалкий был у него вид.
А теперь ни дома, ни хозяйства у них не осталось. Что успели захватить с собой в узлах — вот и все имущество: кое-что из одежонки, обувка, немного постельного белья да продуктов. А ведь у них двое детей.
Я заглянул в комнату. На моей кровати спали дети, освещенные слабым светом прикрученной керосиновой лампы. Рожицы у обоих грязные, заплаканные. Прижались, бедняжки, друг к другу да так и уснули.
Шандор отсутствующим взглядом смотрел прямо перед собой в пустоту, и в глазах его отражался свет лампы.
Я как можно короче объяснил, что с нами случилось и почему я вынужден немедленно уйти из дому.
Мама схватилась за сердце и со слезами на глазах простонала:
— Фери!
Услышав этот стон и увидев на ее глазах слезы, я сам едва сдержался, чтобы не упасть на стол и, уткнувшись в доску, не заплакать горько и безутешно. Но этого я не мог себе позволить.
— Мама, не беспокойся, там мы будем в полной безопасности… — попытался я хоть как-то утешить ее. — А ты, родная, не останешься одна. Вот и Шандор с семьей теперь у нас жить будет. А мы там картофель будем печь да сало жарить, — пошутил я и, дурачась, со смехом обежал вокруг матери. Я никогда не думал, что могу смеяться даже в такой обстановке.