— Не задерживайте меня! Ради бога, пусти!
— Никуда ты не пойдешь! — решительно повторяет учитель. — Дай-ка мне твою винтовку!
Фекете силой забирает у Бубика винтовку. Никто из нас не думал, что учитель так силен: Бубик теряет равновесие и падает, жадно ловя ртом воздух.
— Какой же ты солдат, если не знаешь дисциплины! — продолжает учитель. — Запомни раз и навсегда: у нас все делается по коллективному согласию!
Учитель тоже взволнован, он нервно ходит взад-вперед по маленькому пятачку подвала, словно разгневанный лев в клетке.
— Если мы будем распылять свои силы, то ничего не добьемся! Нас и без того слишком мало. Всего-навсего четыре человека, верно? Именно поэтому мы должны тысячу раз как следует продумать каждый свой шаг, прежде чем сделать его!
Неожиданно он остановился и, приблизив свое лицо вплотную к лицу Бубика, продолжал:
— Наша дальнейшая судьба во многом будет зависеть от того, насколько разумно мы будем действовать. Если решили действовать, будем действовать!
Бубик схватил учителя за плечи, потряс его.
— А брат?! — выкрикнул он. — Его же схватили! Я сижу здесь сложа руки… Так какой же я после этого брат ему?
— Один ты его все равно не освободить. Для этого нужно несколько человек. Все мы. И не теряй головы! Все будет в порядке!
Бубик снова хотел было подойти к двери, но грозный оклик Фекете остановил его:
— Сядь!
Какое-то мгновение они стояли друг против друга, скрестив взгляды. Скрывающиеся от отправки на фронт подпоручик и солдат-фронтовик. Учитель и крестьянский парень. Трезвый ум и горячая голова.
И хотя мы не выбирали Фекете нашим командиром, чувствуя себя равными, в душе мы, разумеется, понимали, что среди нас четверых Фекете был самым образованным и умным. Мы понимали, что с нами он пошел совсем не потому, что у него просрочено отпускное свидетельство: спрятаться он мог и один, и притом в более безопасном месте.
Наконец Бубик вздохнул и, отвернувшись, опустился на ступеньку лестницы.
Фекете тоже сел. Повернувшись к Козме, он попросил его подробно рассказать обо всем, что ему известно.
— Известно мне не так уж и много, — начал свой рассказ Йошка. — Утром Реше вместе с двумя гитлеровцами пошел обходить дома. Их интересовали не столько дома, сколько коровники и хлева. Входя во двор, они направлялись прямо в хлев. Таким образом они забрали штук тридцать коров, согнали их во двор правления, сказали, что скот пойдет на бойню, а мясо нужно армии. Телок твоего брата тоже попал к ним в руки… С этого все и началось… Мишка, как мне позже рассказывали — я-то сам там не был, — взорвался, начал ругаться с ним. Реше толкнул его в грудь, а Мишка бросился на него. Вот и все…
— А что потом?
— Потом его увели.
— Куда?
— К нилашистам в дом управляющего. Увели не только его, но и еще двоих. Келемена… И, кажется, Балинта Хорвата.
— Ну а дальше? Что они там с ними сделали?
— Этого я не знаю, — покачал головой Йошка. — Слышал, что их пока заперли в дровяном сарае — кирпичный такой домик… Нилашисты превратили его в камеру. Охраняют этот сарай один гитлеровец и один нилашист. Пирингер болтал на улице, что завтра над арестованными якобы будет суд.
— Суд? Так, выходит, они их судить собираются?! Это совсем плохо, добром такое судилище кончиться никак не может!
Бубик не сдержался и выругался.
— Судить только за то, что люди защищали себя и свое добро?! Да эти негодяи сами не имели права забирать чужое добро!
Я встал и вышел, чтобы посмотреть, что делается вокруг нашего убежища.
По небу ползли густые темные облака. Они вот-вот могли разразиться снегом, который покроет белым покрывалом всю землю. И лишь на западе синий краешек неба был окрашен закатом… Кругом стояла тишина. Со стороны шоссе доносился приглушенный скрип телег, шум машин.
Я невольно подумал о завтрашней комедии импровизированного суда, который и длиться-то долго не будет. Для вынесения смертного приговора довольно пяти минут, а то и меньше.
А если не допустить этой расправы? Нас как-никак четверо. Нужно только время для подготовки, много времени. А для освобождения и пяти минут хватит.
Вот и кузнец Даниэль сказал, что в окрестностях еще не перевелись смелые люди…
Прислушавшись к голосам, я услышал, как Йошка Козма сказал:
— Лучше всего, конечно, если бы события на фронте сейчас активизировались. Для нас это самое важное.
— Что верно, то верно, — согласился с ним учитель. — Канонада обычно начинается часов в восемь.