Утренние заботы! Когда зарумянится Аврора и послышится музыка Мемнона, какими должны быть утренние заботы человека в этом мире? На столе моем валялось три кусочка известняка. Более всего ужасала необходимость стряхивать с них пыль ежедневно, в то время как воображаемая мебель все еще покрывалась пылью, и я с отвращением выкинул их в окно. И как в таком случае владеть меблированным домом? Лучше посидеть на открытом воздухе, ведь на траве не скапливается пыль, если только земля не вспахана.
Живущие в роскоши и расточительстве задают моду, и ей усердно следует толпа. Путник, останавливающийся в «лучших гостиных домах», вскоре обнаруживает, что содержатели считают его царем Сарданапалом. И если он смирится с их благими побуждениями, то вскоре полностью обессилит. Полагаю, что в железнодорожном вагоне мы склонны потратить на роскошь больше, чем на безопасность и удобство, и он грозит стать ничем не лучше современной гостиной с ее диванами, оттоманками, маркизами и сотнями других восточных штучек, перенятых на Западе. Хотя их придумывали для дам в гареме и женоподобных уроженцев Поднебесной империи, и даже их названия стыдно знать американцу. Лучше бы я сидел на тыкве и полностью распоряжался ею, чем жался на бархатном диване. Право, лучше ехать на гужевой повозке по земле, дыша чистым воздухом, чем отправиться на небеса в причудливом вагоне туристического поезда, всю дорогу вдыхая малярию.
Сама простота и нагота жизни человека в первобытные века предоставляли по меньшей мере преимущество странствий на природе. Восстановив силы пищей и сном, он продолжал путешествие. Находил пристанище в шалаше под луной, пробирался через долины, пересекал равнины и поднимался на горные вершины. Но люди становились орудиями своих орудий. Человек, срывающий фрукты для утоления голода, стал фермером. Тот, кто стоял под деревом, ища укрытие, – домовладельцем. Теперь мы больше не делаем привал на ночь, а обосновались на земле и забыли о небесах. Мы приняли христианство просто как усовершенствованный метод сельскохозяйственной культуры. Мы построили на этом свете фамильный особняк, а для того света огородили фамильный склеп. Лучшие произведения искусства прославляют борьбу за освобождение от земной доли, но их воздействие лишь делает низменную долю удобной, чтобы забыть высшую.
В нашем городке отродясь не находилось места произведениям изящных искусств. Если бы что-то и дошло в целости, то не нашлось бы достойного пьедестала ни в наших жизнях, ни в домах и на улицах. Нет гвоздя, чтобы повесить картину, нет полки для бюста героя или святого. Размышляя о том, как наши дома строятся и оплачиваются (или не оплачиваются) и как в них ведется и поддерживается хозяйство, я удивляюсь, что пол не проламывается под гостем, пока тот любуется безделушками на каминной полке, и не отправляет его в подпол, к надежной и настоящей, хоть и земляной, основе.
Так называемая богатая и утонченная жизнь – состояние, до которого надо допрыгнуть, и я не понимаю радостей изящных искусств, украшающих ее. Ведь мое внимание полностью занято процессом прыжка. Насколько помнится, самые длинные и настоящие из них, совершенные только благодаря человеческим мускулам, делает одно племя кочевых арабов, пролетающих, как говорят, двадцать пять футов в длину. Без опоры обычный человек непременно свалится оземь, не преодолев такое расстояние.
Так вот, первый вопрос обладателю непомерной собственности: а что для тебя опора? Один ли ты из девяноста семи, потерпевших неудачу? Или один из трех преуспевших? Ответь мне на эти вопросы, и я, возможно, обращу внимание на твои безделушки и найду их красивыми. Ведь телега перед лошадью и некрасива, и бесполезна. Прежде чем наряжать дома красивыми предметами, надо очистить стены, и наши жизни должны быть очищены, а прекрасное домашнее хозяйство и прекрасная жизнь станут им фундаментом. Нынче же чувство прекрасного лучше всего развивается на открытом воздухе, где нет ни дома, ни домовладельца.
Старина Джонсон в своем «Чудотворном провидении», говоря о первопоселенцах нашего города, его современниках, упоминает, что «они зарывались под склон холма, устраивая себе первое убежище, а землю накидывали на бревенчатый настил и сооружали на земле дымокур, у самой высокой стены». Они «не строили себе дома, – говорит он, – пока земля, с Божьего благословения, не уродила хлеб, накормивший их». Урожай первого года был столь скуден, что «долгое время они очень тонко нарезали свой хлеб». Секретарь новых провинций, записывая в 1650 году на голландском сведения для переселенцев, утверждает более определенно, что «те в Новых Нидерландах, а особенно в Новой Англии, кто не имеет возможности сразу выстроить желаемый фермерский дом, выкапывают в земле квадратную яму, похожую на погреб, шести или семи футов в глубину и настолько длинную и широкую, насколько им кажется уместным. Укрепляют землю изнутри деревом со всех сторон и обкладывают древесину корой или чем-то подобным, чтобы земля не осыпалась. Полом для этого погреба служат доски, а потолком – деревянные брусья. Крышу же возводят из очищенных бревен, покрывая их корой или дерном так, что потом могут жить в этих домах со своими семьями в сухости и тепле по два, три и четыре года. Это можно понять по перегородкам, идущим через эти погреба и делящим помещение на части, если семья большая. Состоятельные и влиятельные люди Новой Англии, когда колонии только зарождались, строили так первые жилища по двум причинам: во-первых, чтобы не тратить время на строительство и не голодать следующий сезон; во-вторых, с целью не отвращать бедных работников, привезенных в большом числе с родины. Через три или четыре года, когда местность стала подходящей для сельского хозяйства, они построили себе красивые дома, потратив на них несколько тысяч».