Как видно, его восхищение Природой не избирательно; оно включает в себя и «железного коня», с шумом прокладывающего путь через леса и заслужившего несколько страниц хвалебной песни, завершающейся одним из его самых известных стихотворений. Оно начинается так: «Что для меня значит железная дорога? Я никогда не увижу, где она заканчивается».
В Конкорде 1840-х годов, по мнению Торо, люди «жили в тихом отчаянии», эксплуатируя себя так, что «не было времени на то, чтобы не быть просто машиной». В нашем же понимании это пасторальный мир, где паровой двигатель считается высшим техническим достижением, а главная работа – обычный фермерский труд. Именно у фермера, по словам автора, «бедная бессмертная душа, почти раздавленная и удушенная тяжким бременем. Ползущая по дороге жизни, волоча амбар размером семьдесят пять на сорок футов – авгиевы конюшни, которые никогда не будут вычищены». Именно фермера он встречает посреди ночи, когда тот гонит стадо, чтобы успеть на встречу рассвета в Бостоне. Ничем не обремененный отшельник в это время возвращается в уютный домик, чтобы лечь спать.
Писатель был отпрыском мелкого промышленника Джона Торо, производителя карандашей. Он окончил Гарвард, и на местной социальной лестнице числился кем-то вроде джентльмена, с соответствующей прерогативой – иметь не приносящие дохода хобби. Те, кому необходимо работать, слегка морщатся, читая, что «содержать себя на нашей земле – не тяжкий труд, а приятное времяпрепровождение, если мы будем жить просто и мудро», и что «работая около шести недель в году, я могу покрыть все расходы на жизнь». Ведь далеко не каждому предлагают бесплатно участок земли для эксперимента над собой и не многие могут рассчитывать на бесплатную помощь общества близлежащего городка. Торо же иронизирует над тем, что большинство людей вынуждены работать, и игнорирует волну изнуряющего труда на заводах, захлестнувшую Новую Англию. Во время недели, проведенной на реках Конкорд и Мерримак, он почти не замечает фабрик, сделавших эту реку первой индустриальной зоной Нового Света. Жестокую фабричную эксплуатацию Мелвилл в свое время попытался подчеркнуть в рассказе «Тартар служанок».
Протест Торо нацелен все же на конечный продукт промышленности – потребительство, заставляющее нас покупать ее продукцию. Он предложил обходиться малым: «Богатство человека соразмерно количеству вещей, от которых он отказался». Сюда входит и отказ от секса – «Детородная энергия расслабляет нас и делает нечистыми в минуты распутства, но воодушевляет и вдохновляет, когда мы добродетельны». К этому, как распознал Готорн, присовокупляется отказ от большинства взаимоотношений, формирующих цивилизацию. В итоге – возврат к «индейской жизни» и более того – к той степени личной независимости, которое не потерпело бы ни одно человеческое общество, включая племенное. Уединение в домике и краях, возвышенных его главным трудом, роскошны, но финансировались прибылью, созданной сложным рабовладельческим обществом. Даже такой непоколебимый последователь Торо, как Э. Б. Уайт, признал в статье, посвященной столетию мыслителя, что «усердному экономисту придется нелегко, если он надеется найти в книге четкую систему экономической мысли», и что Торо иногда писал так, словно «все его читатели были неженатыми мужчинами со связями». Ведь собственный переезд Уайта на побережье штата Мэн тоже стал возможен благодаря рекламным доходам нью-йоркского журнала.
Но хотя «Уолден» нельзя считать панацеей, его можно смаковать как приправу – душистую, помогающую обрести ясность мысли. Уайт, вспоминая свое воодушевление книгой в юности, рассматривал «Уолден» как «приглашение на танец жизни, убеждающее озабоченного читателя, что эта музыка играет и для него тоже, если он будет слушать и переставлять ноги». «Любите свою жизнь, – писал Торо, – в любой ее бедности».
«Уолден» можно принимать как противоядие от апатии и тревоги. Он поддерживает бодростью духа и увлекательной чувственностью. Времена, когда писалась книга, слыли непростыми. Торо был достаточно зрел, имея возможность дать больше себе и стране, озабоченной проблемами рабства и грядущей Гражданской войны. Хотя он не придавал большого значения промышленной революции, но чувствовал кризис доверия, когда даже самое лишенное догматов компромиссное унитарианство требовало слишком много веры. Изучение природы вело к натурализму и философскому материализму. В начале «Уолдена» цитируется «Дарвин, натуралист», видевший «обитателей Огненной Земли», ходивших «свободно обнаженными, в то время как европеец дрожал от холода в своей одежде». Такими были образцовые граждане писательской Утопии, «обходящиеся без всего». Написанная Уолтером Хардингом биография «Дни Генри Торо» (1965 г.) рассказывает нам, что слабый здоровьем мыслитель в 1860 году прочел «Происхождение видов» Дарвина и «написал об этой книге шесть страниц в одной из своих тетрадей… Ему очень понравилась эта книга». Но теологический фурор, произведенный этим исследованием, не интересовал его и не оказал влияния на собственное мышление. Он лишь однажды поделился в «Уолдене» «легким умопомрачением» от негостеприимной Природы, но во время слабого дождя это настроение быстро сменилось ощущением «бесконечного и необъяснимого дружелюбия, словно сама атмосфера поддерживала меня». В общем, «трудно впасть в черную меланхолию, если живешь на Природе и еще сохраняешь свои чувства».