Я прошу тебя об одном, доченька – не делай того же со своими детьми, что я сделала с тобой, не повторяй моих ошибок, не будь, как я. Самое большое счастье для родителя – видеть, что твои дети счастливы.
С днем рождения.
Твоя мама Мария».
Майа погрузилась в тяжелые воспоминания о своем детстве. Она не видела свою мать с младенчества, а такие письма получала раз в год накануне своего дня рождения, – так ее мама пыталась удержать хоть какую-то связь с дочерью, которую она бросила в раннем детстве… Майа смяла письмо, кинула его в урну, села на корточки, прижала маленькие холодные ладошки к мокрым глазам и начала рыдать, вскрикивая: «Ты меня родила, но матерью мне не стала. Я пыталась удержаться на плаву, падала, поднималась и всегда была одна. Я хочу стереть память, я не хочу помнить, все что связано с тобой. В той тюрьме, в которую ты меня поместила, я заползала под кроватку, закрывала уши и засыпала там, чтобы проснуться и увидеть тебя, но ничего не происходило, ничего не менялось… Прошли годы, целая жизнь. Где ты была, когда я нуждалась в тебе? Когда меня обижали, когда я получала двойки, расстраивалась, взрослела, первый раз влюбилась, когда я вышла замуж за этого ублюдка – где??? Мама… Ты не мама, ты чудовище, ты оставила меня одну, избавилась как от ненужной игрушки, я ненавижу тебя… Ненавижу!!!» – кричала Майа.
Так прошло несколько часов, на улице уже вечерело, а Майа все сидела. За это время она уже успела выпить несколько бутылок спиртного, рядом сидела ее старшая дочь Сара, которой было 12 лет. Она качала коляску, где спала ее младшая сестренка. Сама Майа в свои 30 лет выглядела на лет пятнадцать старше – спутанные грязные волосы, отросшие седоватые корни, сгорбленные плечи, голова, сдвинутая немного вперед, хмурое, печальное усталое лицо, потухший взгляд, очень грустные большие глаза с гусиными лапками вокруг, желтоватые зубы, шелушащаяся, потрескавшаяся от тяжелого физического труда кожа на руках, сколотые кусочки перламутрового лака на ногтях. Одета она была небрежно и неряшливо – широкие мешковатые джинсы, немного потертые и сносившиеся внизу, безразмерная кофта и грязные грубые ботинки. Когда-то она была красивой девушкой, но сейчас видно было, что жизнь ее потрепала, что она устала жить. Ей ничего не приносило удовольствия. Она вся была – беспомощность и обреченность. Ей казалось, словно все от нее требуют слишком много… Майа в последнее время была крайне раздражительной, она была похожа на сжатый сгусток обнаженных нервов, которые, если даже слегка тронуть, порвутся, и будет очень больно…
– Сара, сходи в магазин, купи мне еще немного выпивки, посидим, дождемся папу и домой вместе пойдем, – обратилась Майа к дочери.
– Мама, хватит, ты уже пьяная, не сможешь встать ночью к сестре, ее надо будет кормить, перестань, пожалуйста, пойдем домой.
– Оставь меня! – выкрикнула во все горло Майа. У меня болит везде, дикая боль в теле, все кости, я не могу эту боль прекратить ничем, не могу ее облегчить. Принеси мне бутылку, это лекарство для взрослых. Иди!
Сара выхватила у матери бутылку с остатками спиртного и, немного повысив голос, сказала: «Мы идем домой, а это я вылью, хватит уже!»
Майа подняла голову и начала кричать:
«У меня нет сил быть такой, какой я должна быть! Я – не женщина, не мать, а существо среднего рода. Я стремилась всех обслужить и всем угодить – вашему отцу, вам, я больше не могу, я так жить не хочу! Я бесполезная для всех, я очень устала. Меня раздражают звуки и свет, а когда вы до меня дотрагиваетесь, я чувствую физическую боль, я устала так, будто в рабстве, засыпаю уставшей, просыпаюсь еще в худшем состоянии. Не могу!!! Нет сил. Я ничтожество, но скажу тебе: я была не готова к детям, к такой жизни, вечные ваши сопли и слезы разбили вдребезги мою жизнь, твоя сестра очень беспокойная, я устала от ее истерик! Я совершила самую чудовищную ошибку в своей жизни, родив вас, я не могу вас воспитывать, мне очень это тяжело!» – горько рыдала Майа.
«Я не чувствую себя вашей матерью! Во мне нет ни капельки любви, чувство ответственности меня гложет. И на этом все. Меня злят и раздражают эти ежедневные обязанности, я хочу побыть одной в тишине, больше всего я люблю ночь – когда вы спите и вокруг тишина. Я не могу ни поесть, ни поспать, я не хочу подчинять свою жизнь вам! Я хочу вернуть все назад! И мне надоело это – дети чувствуют твое состояние. Спокойна мама – спокойны дети и прочее. Где мне взять спокойствие, если я осознаю, что загнала себя в тюрьму минимум на восемнадцать лет! Я каждый день реву часами, и не знаю, куда от этого уйти и что мне делать! У меня одно желание – выйти в окно, чтобы это все закончилось. Я каждый день ненавижу свою жизнь, потому что назад пути нет! Я каждый день чувствую неудовлетворенность, подавленность и огромное желание отдохнуть от бесконечных мыслей, связанных с ежесекундной ответственностью за вашу жизнь. Я завидую тем, кто не сделал то, что я: не завел так рано детей и не связал себя этим – они могут наслаждаться жизнью, побыть наедине с собой. Я ненавижу вашего отца – меня берет дикая злоба за то, что он может жить прежней жизнью, встречаться с друзьями, гулять, и он не чувствует того, что я. Моя жизнь – существование, а у него насыщенная жизнь. Мне надоело давление и критика общества, мое «не такое» поведение всегда подвергается критике, даже сейчас ты мне говоришь – ты мама, ты должна заботиться, поэтому не пей. Надоело!!! Слышишь? Мне иногда становится так плохо, что я хочу уйти сама и бросить все, но ответственность на моих плечах давит, я как в тисках и не могу так сделать». – Майа была в неконтролируемом состоянии, ее истерика сопровождалась плачем, чрезмерной жестикуляцией. Это было похоже на выход большой накопившейся боли и бессилия…