— Здравствуй, сын.
Кларисса Мак-Коннахи, в девичестве фон Хайнесдорф, была аристократкой до мозга костей. Их брак с отцом Дугласа был заранее спланирован, будущие супруги встретились за неделю до свадьбы, что не помешало им полюбить друг друга и прожить много счастливых лет. Но семь лет назад отец Дугласа умер от сердечного приступа, и с тех пор мать жила одна. Она не осуждала Дугласа, который отказывался составлять ей компанию на старости лет, она требовала от него только одного — соблюдения традиций. В конце концов, это не так уж и сложно. Дуглас всегда соглашался с матерью в этом. До сегодняшнего дня…
— Здравствуй, мама. — Он поцеловал ее в морщинистую щеку. Кларисса никогда не была красавицей, в ней слишком явно проступала немецкая порода: крупный нос, резкие черты лица, но когда она улыбалась, что случалось достаточно редко, улыбка ее преображала. А еще у нее были изумительные глаза, светло-серые, особенного чистого цвета. Когда-то отец рассказывал маленькому Дугласу, что глаза Клариссы фон Хайнесдорф покорили его сердце сразу и навсегда.
В гостиной жарко горел камин, и было очень душно, но Кларисса постоянно мерзла. Дуглас устроился в кресле подальше от огня. Мать присела на диван.
— Почему ты приехал без звонка? Обычно ты предупреждаешь о своем визите.
— Не знаю. Захотелось сделать что-нибудь незапланированное, — улыбнулся Дуглас.
Кларисса пронзительно посмотрела на него:
— У тебя есть что мне рассказать, сын, я вижу. Я тебя слушаю.
Да уж, от мамочки ничего не скроешь. Но если бы Дуглас был намерен скрыть от нее свои отношения с Анной, то спокойно остался бы дома. Он вздохнул и начал рассказ, опустив лишь некоторые подробности — незачем матери знать, что вначале он обманул бедную, потерявшую память женщину. Может быть, потом, когда-нибудь, он и расскажет, но не сейчас. Сейчас было стыдно. Дуглас осознавал свою слабость, но ничего не мог с собой поделать: он не мифическое совершенство и имеет право струсить. Совсем чуть-чуть…
Кларисса слушала с непроницаемым видом. Вот кто в семье лучше всех умеет держать себя: ни один мускул не дрогнет, ни единого намека на то, что за мысли вертятся голове. Дуглас не мог понять, осуждает его мать или нет. Он закончил свой рассказ и вопросительно взглянул на Клариссу:
— Что ты об этом думаешь, мама?
— В первую очередь, важно, что обо всем этом думаешь ты.
— Я уверен в том, что люблю Анну, и хотел бы видеть ее своей женой. Но мне не дает покоя вопрос о том, чего я лишаю моих детей, тебя.
— Что для тебя важнее — Анна или дети, которые вполне могут унаследовать от тебя равнодушие к древности их рода?
— Ты всегда учила меня: что бы ни случилось, я должен оставаться аристократом, это величайшая привилегия и величайшая честь. Но какой прок от этой чести, если она делает нас с Анной несчастными?
— Ты знаешь, что я не верю в любовь с первого взгляда, — сухо сказала мать. — Вашему знакомству нет и двух недель.
— Ты знала отца еще меньше, когда вы поженились.
— Верно, но у меня была другая ситуация. Наш брак был тщательно спланированным и общественно значимым, мы не дискредитировали себя в глазах общества. Ты же, судя по твоим словам, подумываешь о том, чтобы совершить непоправимое. Неужели ты забыл все, чему я тебя учила?
— Нет, я помню. — Дуглас начинал сердиться. — Именно поэтому я сижу здесь и спрашиваю твоего совета, иначе уже летел бы в Лондон.
— Ты должен понимать, что я этого не одобряю.
— Конечно.
— И ты все равно поступишь по-своему, что бы я ни говорила. Ты весь в отца. Он был чрезвычайно упрям.
Дуглас не был уверен, что поступит по-своему. Вступить в морганатический брак значило бы лишить чего-то и мать, а она чрезвычайно гордилась своим положением в обществе. Но он все время помнил об Анне, вспоминал ее взгляд, ее тихий смех, ее руки и прикосновения… Почему он так уверен, что это — навсегда, что он будет любить эту женщину до конца жизни? Разве можно знать это наверняка? Ему всего тридцать пять, возможно, он еще встретит другую женщину, подходящую ему по положению и происхождению… Но эта мысль, такая правильная, внушала Дугласу отвращение. Ему хотелось быть с Анной. Всегда.
Когда приходит настоящая любовь, ее нельзя не узнать.
— Да, мама, я поступлю по-своему, — вздохнул Дуглас.
— Имеет ли смысл попытка разубедить тебя? — поинтересовалась Кларисса.
— Боюсь, что нет.
— Ты должен знать, что я никогда не одобрю этого брака. — Мать сидела прямо, несгибаемо.
Да, у них с Анной будут проблемы, но даже это не могло остановить Дугласа. Он точно знал, чего хочет: он хотел Анну. А все остальное… останется просто всем остальным.
— Да, мама, я учту это.
Почему нельзя поговорить с нею, как с матерью, а не как с грозным наставником? Но Кларисса была такой всегда, и, наверное, уже никогда не изменится. Дуглас всегда немного побаивался матери, она была прежде всего воспитательницей, а уже потом — родным существом. С отцом у Дугласа было больше взаимопонимания. Отец бы, наверное, понял его: он сам был склонен к неожиданным жестам, часто шел на поводу у чувств.
— Мама… — начал Дуглас, но Кларисса жестом остановила его:
— Не надо лишних слов, сын мой. Я вижу, ты уже все решил. Ты граф Лоудон, и ты имеешь право решать, что делать со своим титулом, с титулом, что перешел бы к твоему старшему сыну. Но если однажды ты пожалеешь о принятом решении, дороги назад уже не будет. Четко ли ты это осознаешь?
— Да. — Дуглас чувствовал себя, словно перед судьей.
— Тогда поступай, как считаешь нужным.
И вдруг ему стало все равно. Сколько можно цепляться за традиции, когда Анна, настоящая и любящая, ждет не дождется его в Лондоне? Вот чем обернулась ложь о скоропостижной женитьбе, высказанная там, на озере…
— Я сейчас пожалел, что я не фермер, — сообщил Дуглас матери, поднимаясь.
Кларисса недоумевающе нахмурилась.
— Прости, что ты сказал?
— Да так… — отмахнулся Дуглас. Вот теперь он окончательно уверился в правильности принятого решения. Фермером ему, конечно, не стать, духу не хватит, но превратиться в обычного человека без всех этих проблем престолонаследия, ему вполне по силам. И никто другой не сделает это за него…
Глава 9
Телефонный звонок разбудил Анну в восемь утра в субботу. Постанывая, она дотянулась до отчаянно трезвонившего аппарата и подняла трубку.
— Да…
— Доброе утро, любовь моя! — раздался бодрый голос Дугласа. — А ты все еще спишь? Разве не знаешь, что у нас на ферме просыпаются рано? Пора доить корову!
Анна расхохоталась и протерла глаза.
— Дуглас, это не деревня, я в Лондоне!
— Представь себе, я тоже. Извини, что не предупредил, хотел позвонить тебе из аэропорта, но в мобильном села батарейка.
Анна села на кровати.
— Дуглас, ты здесь?!
В течение двух недель, прошедших с тех пор, как она уехала из Инвернесса, Дуглас звонил ей каждый день. Она сообщила ему, что порвала с женихом еще в Инвернессе, он никак не отреагировал. Они болтали о пустяках, но совсем не касались планов на будущее. Анна попробовала было задать вопрос, но Дуглас отделался туманной фразой, что пытается разрешить проблему, и просил пока ни о чем не спрашивать и не волноваться. Анна и не спрашивала, но у нее появилась надежда. Крохотная, она питалась неизвестно чем: обрывками разговоров, недомолвками, снами. Анне часто снился Дуглас, и просыпалась она в тоске по нему… Неужели так теперь будет долгие годы? Анна представила, как лет через сорок превратится в сморщенную старушку, будет сидеть в своей квартирке и ждать вечернего звонка от Дугласа, который станет шамкающим старичком. Они будут разговаривать о радикулите и повышении цен на продукты…