Так уж повелось, с чумовых девяностых мы привыкли считать постмодернизмом явления авангардные, то бишь крайние, экстремистские. Константин Сутягин предложил замечательное определение явления «авангард»: авангард, сказал он, это хуже подготовленная передовая часть войска, которую первой бросают на копья или в огонь; она почти вся гибнет, и не жалко. А вот потом в бой пойдут те, кто всё дело решит, — гвардия. Так вот, никаким авангардом по определению постмодернизм не являлся, потому что был сам реакцией на авангард, на перегрев художнической и теоретической мысли в благословенном XX веке: слишком много было всего, хотелось и того и этого, разные возможности глушили друг друга, и наступила инфляция возможностей — постмодернизм, когда уже ни к чему невозможно относиться «со звериной серьёзностью», все возможности кажутся скомпрометированными. Постмодернизм был реакцией, и хотя у реакции тоже может быть свой авангард, в целом это явление довольно ровное, умеренное и тусклое.
Классическим примером постмодернистского романа считается «Волхв» Фаулза, и это действительно так; при первом с ним знакомстве я не дочитал до конца этого шестисотстраничного тома ровно пятьдесят страниц; настолько безразлично стало «чем там закончится», что не «бросил» (нет, это подразумевало бы разочарование и досаду), а просто без гнева и пристрастия прекратил. Хотя в романе много всего хорошего (наблюдений, рассуждений, состояний, картинок), в целом он настолько «ни о чём», что конец можно было пропустить без ущерба смыслу, как три-четыре-пять романов Пелевина. Приятная, в общем, книжка.
Классика постмодернизма — это когда всего в меру. Хорошо начинённый, ровный и приятный во всех отношениях текст. Не «сплошной мат и расчленёнка», как считают некоторые, а немножко бередящего душу мата, чуточку приятно шокирующей расчленёнки. Суперклассика постмодернизма — песня «О любви»: «А не спеть ли мне песню — о любви, а не выдумать ли — новый жанр, попопсовей мотив — и стихи, и всю жизнь получать гонорар». И ещё: «Моё сердце мне скажет: «Это про нас»», как же без этого, обязательно. Про мат и расчленёнку моё сердце не скажет «это про нас». Мат и расчленёнка (как и всё «слишком» — слишком шокирующее, слишком глупое, слишком умное) усеяло телами редуты и сгнило — не жалко. Остался мейнстрим.
И в этом качестве, в качестве усреднённого, равномерно обстриженного и окрашенного в практичный немаркий цвет мейнстрима, ПМ утвердился повсюду: в журналах, издательствах, в галереях, на звукозаписывающих студиях, в фейсбуке и на ютубе. Наш академизм — это усреднённый ПМ (премию «Большая книга» вручают приятному во всех отношениях Шишкину и резко поприятневшему во всех отношениях лет десять тому назад Сорокину), и наш радикализм — это тоже усреднённый ПМ (приятные во всех отношениях мальчики Шнур, Нойз Эм-Си и Вася Обломов борются с госбюрократией, насилием, пошлостью и фашизмом). Натасканная на банан публика в первом случае академично щурится: «О-о, большая литература», — во втором — радикально щерится: «Гы-гы, это интернет, деточка», — но на самом деле и там и здесь показывают одно и то же.
В общем, смутный протест против постмодернизма — это протест против «сложившегося порядка вещей», просто для одних это — Сурков и Путин (власть, в которую их не пускают), а для других — Рынок (тоже власть, в которую не пускают). Смотря кого куда не пускают больше.
У меня есть собственная скромная концепция «борьбы с постмодернизмом», которую я сейчас изложу. Итак, постмодернизм — это «официальная культура». Что её сильней всего раздражает, то ей и опасно. Что её не раздражает, с тем даже не думайте против ПМ бороться. Не пробуйте бороться с ПМ с помощью «реальной жизни» и «реальных проблем людей» — для официальной культуры их просто не существует. С помощью нравственных примеров и духовных подвигов тоже не надо, на них она смотрит с благожелательным равнодушием, снисходительно. Официальную культуру раздражает «фашизм», но этого не надо, 282-я статья есть. Остаётся «пошлость». То есть Стас Михайлов, который всех раздражает.
«Всех» — это в официальной культуре, выразителем самых корневых ценностей которой является просвещённый интернет в диапазоне от фейсбука до лепры (или что там сейчас), а так-то, за пределами интернета, все от него тащатся, не даром «самый главный певец». И этих других «всех» гораздо больше. (Они и за Путина честно под веб-камерами проголосуют, и это раздражает уже просто ужасно, хорошо ещё, что есть песня «Письмо счастья» Васи Обломова, успокаивает и утешает.) Раздражает то, чего больше, что объективно сильнее, с чем совладать не можешь.