— Кусочек сыра и остатки варенья.
— Прелестно! — заключает Сидролен.
Рыбак на том берегу закинул удочку в воду; он закуривает сигарету и дымит, отрешенно глядя вдаль. Собака, свернувшись калачиком, спит.
— Ну вот, скоро и сиеста моя начнется, — замечает Сидролен про себя.
Лали приносит завершение превосходного обеда и садится — на сей раз по собственной инициативе.
— Итак, Шехерезада, — говорит Сидролен, усиленно жуя прогоркший сыр и предчувствуя, что варенье наверняка окажется заплесневелым, — вы не хотите порассказать мне какие-нибудь историйки?
— Правдивые или придуманные?
— Бойтесь придуманных историй! Они обнаруживают вашу сокровенную суть. Совсем как сны. Придуманные истории и правдивые сны — почти одно и то же.
— Правдивые истории так же прекрасно обнаруживают вашу суть, вы не находите?
— Тогда, может, расскажете историю о ком-нибудь другом?
— С чего это я стану ее рассказывать, если она меня не интересует? А если интересует, то, значит, она как будто про меня.
— Стало быть, ничего не желаете рассказывать?
— Да не знаю я! Какой же вы настырный, ей-богу, — ни капельки не похожи на то, как вас описывал месье Альбер, — такой, мол, солидный отец семейства, совсем не занудный и не вредный.
— Ага, вот, кстати, о месье Альбере: расскажите-ка мне, как вы с ним познакомились. Но сперва позвольте вам заметить, что варенье, как я и предвидел, заплесневело.
— Вот видите, я права: вы все время ворчите.
— Ну что ж, опять фиаско; да я уже привык.
— Вы еще заплачьте из-за какого-то варенья.
— Ладно-ладно. Ну, так о месье Альбере...
— Не хотите ли чашку кофе?
— Нет, нет! — в ужасе воскликнул Сидролен. — Только не кофе!
— Боитесь, что я сварю вам бурду?
— Нет, но моя сиеста! Кофе помешает мне спать.
— Вы опять собрались спать? Да вы же проспали с утра до обеда!
— Вот я сейчас устроюсь в шезлонге, а вы мне расскажете, как познакомились с месье Альбером.
— Чтобы вам легче было делать баиньки?
— Если я закемарю, вы остановитесь и продолжите в следующий раз.
— Н-да, не сказать, чтоб вы меня очень обнадежили.
— Итак, Шехерезада, я вас слушаю: история Альбера.
— Ладно, так и быть. Я — единственная дочь бедного лесоруба...
— Где-то я уже это слышал... дочь дроворуба...
— Вы так и будете прерывать меня на каждом слове? Тогда уж лучше спите.
Сидролен не преминул тут же доставить ей это удовольствие. Герцог верхом на коне прогуливался по лесу, молчаликий и одиновый. Сфен тоже помалкивал, но, поскольку прогулка затягивалась, а с нею и герцогская молчаликость, он разомкнул уста, чтобы спросить, можно ли ему говорить.
— Говори, славный мой Демо, говори! — сказал герцог, любовно потрепав коня по холке.
— Мерсибо! — ответил Сфен, весьма довольный удачным словцом.
Он сделал вид, будто размышляет, перед тем как задать давно уже вертевшийся у него на языке вопрос.
— Гм... гм, — сказал он наконец, — ну как там наша статуя?
— Ей-богу, не знаю, — ответил герцог.
— Разве она еще не отлита?
— Да что-то последнее время о ней ничего не слыхать.
Сфен не скрыл своего разочарования. Он даже пукнул от возмущения.
— А вам не кажется, — спросил он, — что следовало бы этим поинтересоваться?
— Пока что меня это не волнует.
— А как же ваша слава? О ней вы забыли? Неужто вы не думаете о грядущих поколениях, что будут толпами стекаться со всех сторон, дабы узреть вас навечно отлитым в бронзе подле заветного феодального вяза? Неужто в вас не пробуждается гордость при мысли о том, что статус статуевоздвиженца позволит вписать ваше имя во все истории искусств, весьма малочисленные, конечно, в наше время, но чье количество неизмеримо возрастет в последующие века. Черт побери, ей-богу, я уже пророчествую!
И, разволновавшись от собственной речи, Сфен пустился вперед дробной рысцой.
— Тихо, тихо! — остановил его герцог.
Сфен вернулся к прежнему прогулочному шагу и, соответственно, к прежней теме:
— Мои аргументы вас не убедили?
— Да-да, конечно, убедили, мой славный Демо. Я пошлю Пострадаля разузнать, как там дела с моим изваянием.
— Прекрасная мысль! Заодно пускай разведает, движется ли и его собственное со Стефом.
— Его отъезд, мне кажется, опечалит герцогиню — грустно молвил герцог.
— А почему бы и ей не проехаться туда же? Она так мечтала побывать в столичном городе Париже.
— Тогда пойдут сплетни.