Шарль не ответил.
— А в чем-нибудь ты бываешь абсолютно уверен? — не унимался Габриель.
— Вспомнил! — тоже заорал Шарль. — Эта штука никакой не Дом Инвалидов, а вовсе Сакре-Кер.
— Если это Сакре-Кер, то ты у нас тогда сакре-хер, — пошутил Габриель.
— От дурацких шутников вашего возраста, — объявила Зази, — мне блевать хочется.
Они молча обзирали обтресности, а потом Зази глянула, что там деется тремястами метрами ниже, если, конечно, по вертикали.
— А тут не так уж и высоко, — заметила она.
— Тем не менее, — сказал Шарль, — людей не больно-то разглядишь.
— Да, — принюхиваясь, согласился Габриель, — видно их плохо, но амбре все равно чувствуется.
— Ну, не так, как в метро, — возразил Шарль.
— Да ты ж в нем никогда не ездишь, — сказал Габриель. — Я, впрочем, тоже.
Не желая затрагивать эту тягостную тему, Зази обратилась к дяде:
— А чего ты даже не глянешь туда? Да наклонись ты, это ж здорово интересно.
Габриель попытался бросить взгляд в бездну.
— У, черт, — сказал он, отпрянув, — у меня даже голова закружилась.
Распространяя благоухание, он вытер платком лоб.
— Все, — объявил он, — я спускаюсь. Если вам еще не надоело, я подожду вас внизу.
И испарился, прежде чем Шарль и Зази попытались удержать его.
— Я уж добрых лет двадцать не поднимался сюда, — сказал Шарль. — Хотя людей возил.
Но Зази это было до лампочки.
— Вы не больно-то часто смеетесь, — заметила она. — Вам сколько лет?
— А сколько бы ты мне дала?
— Ну, вы не больно-то молодой. Тридцать.
— Набавь еще пятнадцать.
— Значит, выглядите вы моложе. А дяде Габриелю?
— Тридцать два.
— По виду дашь больше.
— Только не говори ему этого, он расплачется.
— Почему? Потому что он занимается гормосенсуализмом?
— Откуда ты это взяла?
— Так дяде Габриелю говорил субчик, ну, тот, что привел меня. И еще он сказал, что за гормосенсуализм можно и сесть. А что это такое?
— Вранье это все.
— Да я вам говорю, он так и сказал, — отвечала Зази, крайне возмущенная тем, что кто-то смеет подвергать сомнению ее слова.
— Да нет, я не тебя имел в виду. Я хотел сказать, вранье — это то, что тип говорил про Габриеля.
— Что он гормосенсуалист? А что это значит? Что он духами обливается?
— Точно. Ты все поняла.
— За это ж не сажают.
— Само собой, нет.
Оба на секунду задумались, глядя в молчании на Сакре-Кер.
— А вы? — поинтересовалась Зази. — Вы гормосенсуалист?
— А разве я похож на педа?
— Нет, вы ж шофер.
— Вот видишь.
— Ничего я не вижу.
— Ладно, я потом тебе нарисую.
— А вы хорошо рисуете?
Шарль повернулся в другую сторону и погрузился в созерцание шпилей церкви Св. Клотильды, бессмертного творения Шера и Машера, а потом сказал:
— Может, пошли вниз?
— Скажить, — не трогаясь с места, спросила Зази, — а почему вы не женаты?
— Жизнь так сложилась.
— Но почему ж вы не женитесь?
— Не нашел никого, кто бы мне нравился.
Зази даже присвистнула от удовольствия.
— Ну, вы ничего себе сноб, — объявила она.
— Да уж какой есть. А вот ты скажи мне: когда ты вырастешь, думаешь, найдется много мужчин, за которых тебе захочется выйти замуж?
— Минуточку, — сказал Зази, — мы о чем говорим — о мужчинах или о женщинах?
— В моем случае о женщинах, в твоем — о мужчинах.
— Тут даже и сравнивать нельзя, — сказала Зази.
— А знаешь, не так уж ты и неправа.
— Смешной вы, — сказала Зази. — Сами толком не понимаете, что думаете. Это, должно быть, утомительно. Потому вы так часто бываете серьезным, да?
Шарль соизволил улыбнуться.
— А я могла бы вам понравиться? — спросила Зази.
— Ты еще маленькая.
— Некоторые девочки выходят замуж в пятнадцать и даже в четырнадцать лет. Есть мужчины, которым это нравится.
— Ну, а я? Я понравился бы тебе?
— Ясное дело, нет, — простодушно ответила Зази.
Просмаковав сию основополагающую истину, Шарль вновь взял слово и высказался в следующем смысле:
— У тебя довольно странные мысли для твоего возраста.
— Правда, я даже сама удивляюсь, откуда они ко мне приходят.
— Вот этого я тебе не могу сказать.
— А вот почему люди говорят одно, а не другое?
— Ну, если не говорить то, что нужно сказать, люди не смогут понять друг друга.
— А вот вы, вы всегда говорите то, что нужно сказать, чтобы вас поняли?
— (жест).
— Но ведь вовсе не обязательно говорить то, что говоришь, можно сказать что-то другое.