Конечно, это было рискованно — хранить ключ от дачного домика под ступеньками, но так было заведено еще отцом. Это позволяло нам с мамой не зависеть друг от друга. Конечно, всегда можно было заказать в городе несколько лишних ключей, но все как-то руки не доходили. К тому же в «Зеленых холмах» мы знали всех соседей, а окрестные деревни были расположены довольно далеко от нашего дачного поселка. Ни одного случая кражи я не мог припомнить.
Поднявшись по деревянным ступеням, я еще раз вдохнул полной грудью, вставил ключ в замок и повернул. Я вошел в дом, чтобы взять ключи от сарая.
На станцию я возвращался грязный, усталый и злой. Было два часа ночи или позже — какая разница? Я не мог ответить на вопрос, сколько времени. У меня были часы, но я не видел их. Мне было нечем осветить циферблат.
Не все получилось так, как я предполагал. С кейсом я провозился часа два… гораздо дольше, чем запланировал. Сперва мне пришло в голову завернуть его в кусок старого полиэтилена, который я нашел в сарае. Я обернул кейс раза четыре и запаял горячим гвоздем торцы, чтобы кейс не замочила вода.
Затем я положил на плечо лопату, взял под мышку обернутый полиэтиленом кейс, присовокупил к нему большой кусок рубероида и отправился со всем добром за территорию дачного поселка. Снова пришлось преодолевать ограду. За ней было поле, за полем — лес. В лесу, метрах в сорока от опушки, я выбрал место и вырыл яму глубиной около метра. Дно ямы застелил рубероидом. Опустил кейс, сосчитал до десяти, вроде как молитву прочитал, накрыл вторым концом рубероида и засыпал землей. Потом засыпал сосновыми и еловыми иголками.
Сразу стало как-то спокойнее, а до того я чувствовал себя просто могильщиком. Утешало то, что я, кажется, принял все меры предосторожности. И еще то, что меня, кажется, никто не видел.
На здании станции горела одинокая лампочка. Она немного подняла мне настроение, но ненадолго. Когда свет лампочки упал на мои часы, я ужаснулся. Часы показывали половину четвертого ночи.
Я сел на скамейку, покрытую росой, охватив себя за плечи, и стал вовсю трястись и раскачиваться. Температура воздуха упала, наверное, градусов до четырех. Осень давала о себе знать.
Я думал о маме. Неужели она все еще ждет меня? Мне было стыдно, но я заставил себя преодолеть стыд. Что значит — стыдно? Что значит — неловко? Я ведь не просто так отсутствовал, я был занят делом… Только мне было противно, что я не сдержал своего слова, но все-таки…
Сказать, что мне было холодно, значит, не сказать ничего. Я замерз как цуцик. Зато теперь я знал, что такое настоящие испытания — они вовсе не походили на те, которые мне довелось пережить до этого вечера.
Чтобы не замерзнуть, я вскочил, принялся бегать по перрону… долго бегал — хорошо, что среди ночи меня никто не видел! Потом остановился и стал изучать расписание электричек. И вдруг обнаружил одну — она шла в Москву около четырех часов утра. Я опустил взгляд на часы — и тут лампочка погасла… Но, слава богу, ждать оставалось недолго, каких-то двадцать минут.
На этой электричке я вернулся в Москву. Галстук обматывал вокруг шеи вместо шарфа, чтобы не мерзнуть. Домой приехал на первом поезде метро.
Глава 3
Вызов на допрос
И что же, вы думаете, полегчало мне после того, как я спрятал кейс? Нет, нисколько не стало легче мне… Я лишь устал до чертиков, и еще, мне зверски хотелось спать — а волнение как было, так и осталось.
Зато мама приготовила мне сюрприз. Нет, дома все было в порядке, но мама не вышла встречать меня. На кухне я обнаружил записку: «Котлеты в холодильнике, сковорода с картошкой на плите, спокойной ночи», а ниже стояла приписка: «00:30». Вот что меня изумило! Я не приехал, мама обождала полчасика, а потом спокойно легла спать!
Озадаченный, я снял крышку со сковородки, добавил туда котлету, подогрел все это на огне и с радостью уплел, а сам был полон недоумения — ну почему, почему моя мама мне так доверяет? Любой другой на ее месте просто с ума сошел бы от тревоги за собственного сына, а она…
«Ну что же, спит… и пусть спит, — подумал я. — Мир твоему сну, мама». И осторожно закрыл дверь кухни. Теперь мне надо было перетерпеть один час до того, как отправиться на работу.
Один час — это много. Особенно в моих условиях. Особенно ночь не спавши. Капитально переволновавшись с этими идиотскими деньгами.
Короче, я несколько раз прошелся по кухне, а потом взял да и включил телевизор. Он у нас, маленький, черно-белый, стоял на холодильнике. По одной из программ передавали утренний криминальный выпуск. Я так и вперился в экран. Но дудки, про Деда — ни слова, ни полслова.